Выбор сталкера - Олег Бондарев

– «Губка» там, – тихо, но твердо сказал Колотушка, глядя на Смычка исподлобья.

– Это откуда такая информация, Жень? – нахмурился Костя.

– Из непроверенных источников. – Колотушка покосился на Мишу. – Голубь на хвосте принес, типа.

Тот лишь фыркнул и глотнул коньяка из грязного стакана.

– Я бы, честно сказать, без особой надобности в Бердск хрен сунулся, – покачал головой Смычок.

– Да ты вообще в Зону не ходок, по сути, – равнодушно пожал плечами Женя. – Так, по верхам иногда собираешь крохи. Дальше Маяка и не забредал, поди?

– А какой смысл дальше лазать?

– Какой смысл! – хмыкнул Колотушка.

Голубь тоже не сдержал улыбки.

– Понимаешь, брат, – сказал Женя, наклонившись к сидевшему напротив Смычку, – то, что до Маяка, уже излазили вдоль и поперек. Все, что только можно, нашли и продали. А вот за Маяком чуток поинтересней. Не всякий рискнет в самое сердце Зоны отправиться, а потому весь жир, надо думать, именно там. В том числе и пресловутая «губка», про которую все без конца трындят, но никто так никогда и не видел.

– Если ее никто не видел, с чего ты взял, что она где-то в Бердске?

Колотушка бросил вопросительный взгляд на Голубя, тот, нахмурившись, покачал головой.

– Прости, брат, – со вздохом сказал Женя. – Закрытая информация.

На том их разговор о грядущей вылазке и закончился. Выпили помаленьку еще и разошлись.

– Дядя Костя, ты в порядке? – обеспокоенно спросил Гена.

Голос племянника снова вернул Смычка в реальность.

– Да, Ген, нормально все, – буркнул он. – Задумался просто.

– Так и не вспомнил?

– Нет, племяш, не вспомнил, – соврал Смычок. – Может, он и не рассказывал мне ничего? Пьян я был тогда, хуже чем сегодня. Потому, наверное, только и помню, как в «Радиант» пришел да к ним с дядей Мишей подсел.

Заяц горестно вздохнул и покачал головой.

Смычок не слишком любил врать близким, но хоронить их любил еще меньше. Узнав правду, Заяц, горячий да глупый, вполне мог отправиться в Бердск искать пропавшего отца, да там и погибнуть. Костя-то с потерей давно смирился – скольких Зона проглотила, и не сосчитать! – а вот Генка наверняка где-то в глубине души верит, что папа все еще жив и просто не может вернуться. Что его в Зоне держит, почему, и как он умудрился не помереть там до сих пор – все эти вопросы не по адресу. Вера, надежда, любовь. Три сестры, губительные для двадцатилетнего парня, которому жуть как не хочется мириться с утратой отца.

– А что, если он просто нас бросил? – отвернувшись от Смычка, неожиданно произнес Гена.

– Ты, я погляжу, тоже налакался? – Костя окинул племянника хмурым взглядом. – Раз такую чепуху несешь? С чего бы ему вас бросать? Он, можно сказать, только ради вас с матерью жил, а ты говоришь – «бросил»!

– Не знаю я уже просто что и думать, – выдавил Гена, затравленно посмотрев на дядю. – Неизвестность сплошная, бесит…

– Неизвестность… А ты думаешь, почему сталкеров не хоронят? – мрачно усмехнулся Смычок. – Потому что иной раз и хоронить нечего. Перемелет тебя в кровавый фарш «мясорубка» или в «духовке» спечешься – что тогда в гроб класть? Потому-то и не принято в Зону за мертвецами ходить – мало что не сыщешь, так еще сам, как пить дать, загнешься…

На том они затихли и до самого дома Смычка хранили молчание.

– Ну вот и пришли, – откашлявшись, сказал Костя и, положив руку Зайцеву на плечо, сказал наставительно: – Мой тебе совет, племяш: живи настоящим. А прошлое – оно само тебя всегда настигнет, если судьбой так… если судьба, в общем. Ладно. Бывай.

Подмигнув Гене на прощание, Смычок развернулся и потопал к подъезду.

Однако на душе было погано. Шагая вверх по лестнице, сталкер раз за разом прокручивал в голове странное предположение Зайца: «А что, если он просто нас бросил?» Смычку подобная версия, честно говоря, даже в голову не приходила, но теперь он невольно задумался: а мог ли Колотушка в самом деле так поступить?

Сложно сказать наверняка. Однажды он уже подвел семью, угодив за решетку на долгие четыре года. Когда вернулся, Генке уже исполнилось пять, а на Людку было страшно взглянуть – мешки под глазами, худая, как треска, и курит, как паровоз. Вертелась, бедная, словно белка в колесе, работала семь дней в неделю на восьми работах, пока Колотушка на нарах чалился.

Потом, правда, зажили чуть веселей – по крайней мере Людке теперь не приходилось на своем горбу героически семейство вытягивать, – но не без скандалов, конечно. Женька как-то жаловался, подвыпив, что жена до сих пор припоминает ему за те шальные годы – «что, конечно же, справедливо, но достала уже, просто мочи нет терпеть!». И Генка, по понятным причинам, не раз и не два становился невольным свидетелем этих скандалов. Так что его подозрения вполне резонны, но вот только… верить в них как-то не хочется.

Стараясь не шуметь, Смычок аккуратно вставил ключ в замочную скважину и медленно его повернул. Поморщился, когда язычок, щелкнув, со скрипом спрятался в коробку – давно ведь хотел смазать, да так и не собрался…

В квартире царил полумрак – ни в кухне, ни в комнате свет не горел, только уличные фонари разбавляли темноту тусклым светом, который с трудом пробивался внутрь через шторы. Дамы уже небось десятый сон видят, подумал Смычок, стягивая ботинки. Поставив их на полку, он на цыпочках прокрался в ванную комнату, где долго умывался и придирчиво рассматривал собственное отражение в зеркале.

«Это если я так в тридцать три выгляжу, – размышлял он, – то что же будет в пятьдесят?»

Или пятидесяти вовсе не будет? Тут бы до сорока дотянуть, в самом деле… а вдруг еще одно Расширение, и – пиши пропало? Валить бы надо из этого треклятого Искитима, да только жилье тут копейки стоит, в другом месте на них и не купишь ничего, поди… Смычок разделся до трусов и, швырнув вещи в корзину для белья, пошлепал в комнату, к жене и дочке.

Света спала, отвернувшись к стенке, Вера же на своей кроватке сопела в совершенно невообразимой позе. Улыбнувшись, Смычок забрался к жене под одеяло. Она заворочалась, но не проснулась. И хорошо, подумал Костя, с любовью глядя на нее. Мы ведь никого будить не хотим.

Однако телефонная трель, донесшаяся из коридора, грянула в тишине, словно пушечный выстрел, и вся его осторожность мигом утратила смысл.

– Что это? – вздрогнув, простонала Света и сонно покосилась на мужа.

Костя тихо чертыхнулся, когда Вера вслед за матерью открыла глаза и растерянно уставилась на него.

– Пап, уже в садик? – пролепетала она.

– Нет еще. Спи, маленькая, – буркнул он, с неохотой поднимаясь с кровати. – Ложная тревога.

И кому это, интересно, не спится в два часа ночи, размышлял он, бредя в коридор. Может, ошибся кто? Вот будет номер!