Тождественность любви и ненависти - Чингиз Абдуллаев

К этому времени Чхеидзе уже имел гражданство Германии и двавида на жительство – в Швейцарии и в США. К тому же он прекрасно владел нетолько грузинским и русским, но и сумел выучить немецкий и английский языки. Онеще раз посмотрел на новые здания, видневшиеся по пути следования, иусмехнулся.

– Москва сильно изменилась, – сказал он Самойлову.

– Вы даже не можете себе представить, как сильно, –восторженно воскликнул Альберт Аркадьевич, – завтра поедем осматриватьгород, и вы его не узнаете. Сколько лет вы не были в Москве? Пять или шесть?

– Двенадцать.

– Тогда тем более не узнаете, – заявил Самойлов, –ни в одной крупной столице мира не произошло столько изменений за последниедвенадцать лет, как в Москве. Даже в Пекине все немного иначе.

– Не знаю, – вежливо ответил Давид Георгиевич, – яв Китае не был. Но судя по всему, вы правы.

– Вы все сами увидите, – кивнул Самойлов, – выведь жили в Москве? Вы здесь родились?

– Нет. Я родился в Тбилиси. А сюда приехал в семьдесятдевятом, когда поступал в институт. Вернее, поступал я в Грузии, тогдареспубликам давали специальные места для национальных кадров. И на такое местов МВТУ я и поступил. У нас в Тбилиси все хотели поступать либо в МГУ, либо вМИМО. А мне больше нравились математика и физика. Я никогда не былгуманитарием. Все хотели быть либо юристами, либо дипломатами.

– И потом вы остались в Москве?

– Не совсем. По распределению я попал в Новосибирск и тамработал несколько лет, до восемьдесят восьмого. А потом снова вернулся вМоскву, как раз в один научно-исследовательский институт. Тогда, в восемьдесятвосьмом, меня сразу избрали заместителем секретаря комитета комсомола и мысоздали молодежное объединение. Нам тогда выделили пустующие помещениябесплатно. Мы продавали привезенные компьютеры. Я вам никогда об этом нерассказывал. Сейчас об этом даже смешно вспоминать...

– Почему смешно? – возразил Самойлов. – Самыйбогатый российский миллиардер Абрамович начинал в это время с продажи резиновыхигрушек. И где он сейчас?

– Значит мне повезло меньше, – улыбнулсяЧхеидзе, – потом был общий развал и общий бардак. Институт закрыли, нашстарый директор получил инфаркт, не выдержав прелестей «перестройки», а мы направах кооператива, существовавшего в самом институте, приватизировали сначаласвое здание, а затем и все остальные помещения института. В девяносто второминститут приказал долго жить. Его просто закрыли. И мы с моим другом СаркисомПетросяном, который был заместителем директора по хозяйственной части,приватизировали здание института и его землю. Между прочим, мы выплатили тогдавсем сотрудникам института, даже вахтерам, их зарплату за два года вперед. Ядумаю, так поступали не все. Вернее, так никто не поступал.

– Эта та самая земля, которую мы потом у вас купили? –понял Самойлов.

– Да. Я ее не стал продавать, когда уезжал отсюда вдевяносто пятом. Решил немного подождать. Она тогда практически ничего нестоила.

– Очень верное решение. Вы тогда были единственнымвладельцем?

– Сначала мы приватизировали здания и получили землю вместес Петросяном.

– И ваш друг с вами согласился?

– Его к этому времени убили. Я выплатил его жене и дочерямочень большую сумму в долларах, и они уехали в Америку, переписав на меня всеакции компании и нашу землю, – Давид Георгиевич предусмотрительно несказал, что заплатил только два миллиона, тогда как акции стоили двадцать, асаму землю впоследствии он продал за пятьдесят. Но это были «мелочи», накоторые не стоило обращать внимание своего собеседника.

– Вы поступили очень благородно, – кивнулСамойлов, – в девяностые годы у нас был полный беспредел. Когда явспоминаю те годы, то просто удивляюсь, что остался жив. Тогда никто не знал,сумеет ли он вечером вернуться домой. Сейчас много очень богатых людей вМоскве, но все они очень рисковали в те годы, очень сильно рисковали, –повторил Альберт Аркадьевич.

– Поэтому я и уехал, – кивнул Чхеидзе, – решил,что жизнь дороже денег. Может, сейчас был бы миллиардером, как Абрамович, илилежал где-нибудь в земле, как многие из моих знакомых, или как мой другПетросян.

– Правильно, – согласился Самойлов, – жизнь некупишь ни за какие деньги. Мне говорили, что у вас были тогда неприятности?

– Это еще мягко сказано, – заметил ДавидГеоргиевич, – если считать «неприятностями» бомбу, которую взорвали у меняв офисе. К счастью, никто не пострадал. И я мог только догадываться, что именнохотели сделать эти подонки. Либо убить меня, либо напугать, либо выжить отсюда,либо отнять мой бизнес. Но в любом случае оставаться было опасно. И я уехал.Можно считать меня таким «разумным трусом», но я считаю, что любая опасностьтребует адекватного к себе отношения.

– Сейчас совсем другие времена, – улыбнулсяСамойлов, – у нас уже порядок и никого не убивают на улицах. Или почти неубивают. Прошло столько лет и новый президент сумел навести порядок и в городе,и в стране. Никто на бизнесменов уже не наезжает – ни бандиты, у которых теперьсвой легальный бизнес, ни сотрудники милиции или ФСБ, у которых тоже свойбизнес. Все распределено. Теперь самая большая опасность – появление в вашемофисе налоговых инспекторов, которых боятся больше бандитов. Наши олигархи ибизнесмены уже привыкли не бояться криминальных авторитетов, которые задевяностые годы просто истребили друг друга. Зато все боятся государства. Есливаш бизнес не нравится государству, то вам лучше его свернуть и сразу уехать. Аесли вы не раздражаете государство своими политическими амбициями и ненужнымивыпадами, то можете жить и работать, ничего не опасаясь. Хотя нужно еще платитьналоги и отчислять часть денег на необходимую благотворительность. Но такпоставлена работа и на Западе.

– Похоже у вас произошли революционные изменения, –весело сказал Чхеидзе.

– Еще какие. Вы давно не были в Новосибирске? Сейчасизменения идут по всей стране.

– Давно. Больше двадцати лет.

– Тогда вам нужно совершить и туда экскурсию. Я недавно тамбыл. Хотя таких изменений, как в нашем городе, вы уже нигде не увидите.

– Я думаю. Мне говорили, что в центре столицы снесли отель«Москва»? Как жалко, я помню, какое это было монументальное здание. Туданевозможно было попасть, всегда стояли строгие швейцары. Но самые строгие правилабыли в отеле «Россия». Я все время говорю по западной привычке отель, а негостиница. «Россия» осталась? Или ее уже успели снести?

– Снесли, – радостно кивнул Самойлов, – из-за неетакой скандал получился. Сначала тендер выиграл Шалва Чигиринский, вы о нем,наверно, слышали. А потом, когда гостиницу снесли, выяснилось, что суд отменилитоги тендера. Теперь в московской мэрии не знают, как им быть. С одной стороныон столько денег потратил и столько уже вложил, а с другой – есть решение суда.