Комнатный фонтан - Йенс Шпаршу

(Нельзя не отметить в этой связи ту отрицательную роль, которую играл во всей этой истории мерзавец Пятница! Я, разумеется, всегда запирал его куда-нибудь подальше, когда мне нужно было позвонить, но его настырный скулеж был слышен даже сквозь закрытую кухонную дверь. Пятница, ты коварный предатель!)

Я и раньше-то считался «спокойным гражданином», а теперь и вовсе превратился в заядлого молчуна, что объяснялось, видимо, специфической реакцией моего организма на провалы на телефонном фронте.

Даже Юлия обратила на это внимание. С тобой, говорила она, теперь совершенно не о чем разговаривать. С таким же успехом можно с аквариумными рыбками пообщаться. Оставим преувеличения на ее совести.

Фактическая сторона дела заключалась действительно в том, что я свел весь словесный репертуар к двум словам — «да» и «нет». Этого мне вполне хватало, чтобы сообщить самое важное. В телефонном разговоре я вводил дополнительно «алло». В более сложных случаях, каковые, впрочем, бывали довольно редко, я использовал такие слова, как «возможно», «вероятно», «не исключено». Иногда под давлением обстоятельств я выжимал из себя «посмотрим». Но это только в виде исключения, в какой-то чрезвычайной ситуации.

В конторе по трудоустройству я с самого начала считался случаем тяжелым и труднопроходимым. (Когда я в приступе разговорчивости поведал об этом Юлии, она почему-то страшно разволновалась и сказала, что с этим нужно что-то делать, нельзя, мол, чтобы на тебе ставили крест; я же относился к этому гораздо спокойнее и до разговора с ней рассматривал это, скорее, как знак того, что я представляю собою нечто особенное. Ради нее, и только ради нее, я ведь согласился пойти на эти курсы Красного Креста и Полумесяца, входившие в программу всеобщей переквалификации.)

При этом, справедливости ради, отмечу, что мне моя молчаливость нисколько не мешала. Скорее наоборот. Потому что я и в самом деле тогда частенько не знал, что мне говорить. (Как, впрочем, и сейчас.) Пусть другие себе болтают. Я оставался совершенно спокойным. Прежде, бывало, я испытывал неловкость, если разговор тормозился и наступало молчание. Потом я стал наслаждаться этим. Я сидел, кивал и молчал.

Юлию это нервировало. Ей казалось, что я так, молча, все время за ней наблюдаю.

Запись от 13 апреля: «Необоснованные обвинения. Юлия, пребывая в крайнем возбуждении (что ее совершенно не извиняет), заявила, что я, дескать, шпионю за ней и — далее буквально — „записываю в Книгу учета (!!!) каждый ее шаг". Общий смысл дальнейшего высказывания: я, дескать, от безделья совсем сбрендил, и, если бы хоть кто-нибудь наконец взял меня на работу, они бы все тут вздохнули. И она, и пес, и даже наши цветы».

Туг, к сожалению, требуется некоторый комментарий. Я не хочу подробно останавливаться на том, что именно я, своими собственными руками, смастерил для цветочных горшков специальные подоконники. Скажу только одно: с тех пор как я сижу дома, только я и занимаюсь зелеными насаждениями в нашей квартире.

Конечно, нашим растениям пришлось радикально перестроиться, когда они вдруг стали ежедневно получать воду, причем доведенную, как положено, до комнатной температуры. Я объяснял это так: за эти годы они привыкли к беспорядочному образу жизни, у них просто не было другого выхода, — иначе как ты выживешь, если на тебя то выливают целую тонну ледяной воды, то держат на сухом пайке, — так было, во всяком случае, когда мы оба работали. То, что они, по утверждению Юлии, и так прекрасно росли, ровным счетом ни о чем не говорит.

Учитывая эти обстоятельства, нет ничего странного в том, что они не сразу привыкли к регулярным поступлениям воды и даже отторгали необходимую им влагу, что выражалось в образовании небольших луж на подоконнике и скоплении жидкости в блюдцах под горшками. Шить они и не думали, как предрекала Юлия. Им нужно было время, чтобы приучиться к порядку и перестроиться.

Как ни странно, когда я вернулся к обычной жизни после недельного курса в Красном Кресте и Полумесяце, наши цветы имели вполне сносный вид. Юлия молчала. Наверное, считала, что воспрявшие растения говорят сами за себя.

Согласен, в целом они выглядели неплохо. Вполне прилично.

Но если смотреть правде в глаза, то налицо, конечно, был рецидив. Привычка к беспорядочной жизни снова дала себя знать… Неудивительно, что они так бурно отреагировали на отсутствие контроля со стороны.

Еще один больной вопрос — Хассо, наш верный четвероногий рыцарь.

Надо было только видеть, как Юлия обнимала его, когда возвращалась домой с работы! Она прижимала его к сердцу, как спасительница, которой удалось вырвать несчастное животное из рук жестокого мучителя, как будто для бедного пса было настоящей пыткой провести целый день в заточении наедине со мной. В такой ситуации мне ничего не оставалось, как удаляться в свою комнату отдыха и досуга.

Юлия считала, что раз уж я сижу дома, то мог бы погулять как следует с собакой и сделать с ним лишний круг. Я был с этим категорически не согласен. Во-первых (этого я не говорил), собака привыкнет, во-вторых (этого я тоже не говорил), привыкнув, она обречет меня на вечное сидение дома, потому что как он будет жить, когда я снова начну работать? Юлия, видимо, исходила из того, что я никогда не начну работать.

Кстати, о собаке. Юлия не знала, что я, тайком от нее, дал ему другое имя!

Я позвал его к себе в мастерскую, в мою комнату отдыха и досуга. К этому месту, после одного неприятного эпизода, о котором я сейчас не могу распространяться, он относится с большим пиететом. Здесь, в этом помещении, я был для него не просто хозяином, я был его властелином! Хассо пришел, сел на пороге и воззрился на меня. Он смотрел на меня преданным собачьим взглядом. Я отложил в сторону лобзик и сказал ровным, спокойным голосом:

— Я буду звать тебя Пятницей, понял, Хассо?

Потом я повторил еще раз, чтобы он как следует запомнил:

— Ты — Пятница! Прием окончен!

Он высунул язык и запыхтел, но больше ничем не выказал своего отношения.

Молчание — знак согласия. После чего он удалился.

Обычно мы старались не путаться друг у друга под ногами. Во всяком случае, он всегда норовил уйти подальше, с глаз долой, когда я попадался у него на пути. И правильно делал.

Но стоило раздасться звонку в дверь или Юлия приходила домой, как он пулей мчался в коридор. «Ну, здравствуй, мой хороший! Хоть ты меня встречаешь!» — слышал я Юлин голос. Интересно, чего она хотела? Чтобы я, виляя хвостом, несся как угорелый к дверям? Запрыгивал на нее и облизывал руки? Или обнюхивал сумки? Этого, что ли, ей нужно? Я сидел в своей комнате отдыха и досуга и не двигался с места. Может быть, я как раз в этот момент очень занят, может быть, у меня какое — нибудь важное дело, что-нибудь срочное. Ведь бывает же такое.

Как, например, в тот день, когда я писал свое резюме для PANTA RHEIn. В целом оно уже было готово, осталось только кое-что пригладить, одну-две формулировки, и всё. Просто я никак не мог решить для себя, насколько подробно я должен осветить свой трудовой путь. Из моей старой биографии, кроме обычных сведений, которые я все время забываю (начало учебы в школе и проч.), мне брать особо нечего, особенно после того, как я вычеркнул весь пассаж, начинавшийся с фразы «Со школьной скамьи являюсь убежденным представителем социалистического строя»; правда, потом я спохватился и подумал, что, может быть, там было что-то стоящее. В итоге я вернулся к вычеркнутому тексту и ужал его до одной короткой, но емкой фразы: «Имею многолетний опыт представительской деятельности».