Жук - Ричард Марш

жизненную школу, я хорошо усвоил, что в этом мире, как правило, на благодарность рассчитывать не приходится. Вполне могло случиться так, что окно – приглашающее, искушающее, такое удобное для проникновения внутрь дома! – просто закрыли бы, а я, промокший и промерзший, так и остался бы на улице, под дождем, голодный, без гроша в кармане, без какой-либо надежды. Ну уж нет, все что угодно, но только не это! Если бы это произошло, у меня не осталось бы другого выхода, кроме как признать, что я повел себя как дурак. Наверное, я бы так и сделал, и это была бы правда. Да, несомненно. Но было бы слишком поздно, шанс был бы упущен – вот в чем проблема!

Наклонившись над невысокой изгородью, я убедился, что был прав – мне удалось без труда просунуть руку через приоткрытое окно внутрь комнаты. Как же там было тепло! Кончики моих пальцев сразу же уловили разницу температур. Медленно и осторожно я перешагнул через изгородь. Оказалось, что между ней и стеной дома достаточно места, чтобы я мог там спокойно поместиться. При этом я сразу же ощутил, что почва под ногами у меня твердая, словно бетон. Наклонившись, я заглянул в приоткрытое окно, но ничего не увидел – внутри стояла кромешная темнота. Занавеска на окне тоже была частично поднята – казалось просто невероятным, что кто-то в доме мог отправиться спать, оставив занавеску поднятой, а окно – приоткрытым. Я повернул голову и прислушался. В доме стояла полная тишина. Вне всякого сомнения, он пустовал.

Я решил поднять раму еще на дюйм или два, чтобы можно было, заглянув внутрь, получше осмотреться. Если бы кто-нибудь застал меня за этим занятием, я бы мог объяснить происходящее и сказать, что как раз собирался предупредить жильцов, что одно из окон в их доме не закрыто. При этом я понимал, что мне следует соблюдать осторожность – в такую сырую погоду рама могла заскрипеть.

Однако этого не произошло. Рама сдвинулась вверх так легко и бесшумно, словно ее пазы кто-то предусмотрительно смазал. От этого я настолько осмелел, что поднял ее значительно выше, чем собирался изначально. Фактически открыл раму полностью, и она, не выдав меня, не издала ни звука. Опершись грудью на наружный подоконник, я продвинулся вперед, так что мои голова и туловище оказались в комнате. Но это мне мало что дало – я по-прежнему не мог разглядеть ровным счетом ничего. Единственное, что мне удалось разобрать, – это то, что в комнате, судя по всему, не было никакой мебели. Объяснение этому могло быть самое простое. По всей вероятности, в темноте я случайно набрел на пустующий дом. Так или иначе, погруженное во мрак помещение, которое предстало передо мной, не давало оснований для того, чтобы выдвинуть иные предположения. Передо мной встал вопрос – что делать в такой ситуации?

Что же, если в доме в самом деле никто не жил, в моем отчаянном положении я вполне имел если не законное, то, по крайней мере, моральное право использовать его как убежище. Кто из тех, у кого в груди есть сердце, станет утверждать обратное? На это вряд ли смог бы решиться даже самый щепетильный и педантичный из домовладельцев. Ухватившись за подоконник, я подтянул вверх ноги и оказался в комнате.

Как только это произошло, я сразу же понял, что ошибся, решив, что тут нет никаких элементов интерьера. Пол был застелен ковром. Мне в свое время приходилось ходить по хорошим, дорогим коврам. За свою жизнь я их повидал достаточно. Но таких мягких, как тот, на котором я оказался сейчас, мне не попадалось ни разу. Он напомнил мне дерн в Ричмонд-парке – поверхность ковра словно ласкала мои ноги, а при каждом моем шаге приятно пружинила. После неровной, ухабистой, покрытой лужами дороги для моих измученных ног это было райское ощущение. Мне, однако же, следовало ответить самому себе на один непростой вопрос: должен ли я, убедившись, что если не мебель, то, во всяком случае, кое-какие вещи в комнате все же есть, ретироваться? Или же мне следовало продолжить исследовать дом? Признаюсь, мне ужасно хотелось, сорвав с себя промокшие тряпки, упасть на ковер и погрузиться в сон. Но я был голоден, ужасно голоден – настолько, что еще больше мне хотелось раздобыть хоть что-нибудь съестное!

Я осторожно сделал пару шагов вперед, для страховки вытянув вперед руки из опасения наткнуться на что-нибудь в темноте, но все обошлось. Осмелев, я сделал еще три-четыре шага – и снова не встретил никаких препятствий. Однако уже в следующий момент я остро пожалел, что набрел в темноте на дом и проник в него через окно. У меня возникло острое желание оказаться за его пределами, на улице, в безопасности. Дело в том, что я вдруг понял, что, кроме меня, в комнате находится еще кто-то. Правда, для этого вроде бы не было никаких явных причин – просто все мои чувства были обострены до предела. Так или иначе, я точно знал, что нахожусь в комнате не один, что тут есть еще кто-то – или что-то. Более того, у меня появилось ужасное ощущение, что, хотя сам я не вижу ровным счетом ничего, меня видят – и, более того, внимательно наблюдают за каждым моим движением.

Я никак не мог объяснить, что на меня нашло – даже предположений на этот счет не было никаких. Просто внезапно что-то как будто парализовало мой мозг, всю мою мыслительную деятельность. Возможно, кому-то подобные объяснения покажутся детскими. Но, так или иначе, я явно пришел в состояние какого-то психоза. А еще через небольшой промежуток времени у меня возникло очень странное, необычное чувство, которого я никогда прежде не испытывал и которое не хотел бы испытать никогда больше – настоящий панический страх. Я застыл на месте, будучи не в силах ни пошевелиться, ни даже толком перевести дыхание. Я был уверен, что в комнате помимо меня есть еще нечто странное, несомненно, настоящее олицетворение зла.

Не знаю, сколько времени я простоял как истукан, но наверняка достаточно долго. Затем, по-прежнему ничего не видя в темноте, не ощущая никакого движения и не слыша никаких звуков, я попытался овладеть собой, успокоиться и перестать праздновать труса, напомнив самому себе, что я как-никак мужчина. Для начала я попытался задать вопрос, чего именно я боялся. Похоже, я дрожал от ужаса под воздействием того, что навеяло мне собственное воображение. В самом деле, что могло находиться в комнате, чего следовало бы бояться? И ведь «оно» позволило мне беспрепятственно раскрыть окно пошире и явно тайком проникнуть в дом, никак мне в этом не помешав. Это могло свидетельствовать лишь о том, что «оно» боялось меня ничуть не меньше, чем я – «его». А раз мне не помешали пробраться внутрь дома, то логично было предположить, что и ретироваться мне тоже позволят. В этот момент желание выбраться на улицу было куда более сильным, чем стремление проникнуть в дом, когда я, вымокший, находился на улице.

Тем не менее мне стоило большого труда даже заставить себя медленно повернуть голову. Однако, сделав это, я тут же вернулся в первоначальное положение. Объяснить, что именно вызывало мой ужас, я не мог, но он был настолько силен, что я пребывал словно в состоянии паралича. Сердце мое отчаянно колотилось где-то в горле. Я в буквальном смысле слышал его удары. Меня трясло словно в лихорадке, так что мне с трудом удавалось удерживать вертикальное положение. Похоже, меня накрыла вторая волна панической атаки. Я изо всех сил вглядывался в темноту – наверное, при свете дня в моих глазах можно было бы без труда разглядеть нечеловеческий и необъяснимый испуг. При этом я продолжал изо всех сил напрягать слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук.

И вот в темноте что-то шевельнулось. Едва заметно, почти бесшумно. Никто бы этого не услышал – но мой слух что-то зафиксировал. Я смотрел именно в том направлении, откуда прилетел даже не звук – что-то вроде его тени, отражения. Затем я увидел две небольшие светящиеся точки. Я готов был поклясться, что всего за секунду до этого их не было – и вот теперь они появились. Это были чьи-то глаза – во всяком случае, я сразу же без труда себя в этом убедил.