Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - Даниэль Кац

Эти фотографии и сыграли решающую роль в судьбе моей бабки. Некоторые из них дошли до Хельсинки и попали в ее руки. Ей понравился симпатичный атлет, и она вступила с ним в переписку. В любви они объяснились по почте.

Деду было тогда восемнадцать лет. Он умел, перекувырнувшись в воздухе, вскочить сзади на спину Мендельсону. Он был в звании младшего унтер-офицера, в течение трех лет получал армейское музыкальное образование и официально значился трубачом императорской кавалерии.

Он ходатайствовал о переводе в Великое княжество Финляндское в Хельсинкский Императорский кавалерийский полк, ибо решил жениться на моей бабушке.

Ходатайство удовлетворили, но сперва надо было сдать экзамен. В экзамен входило исполнение первой части концерта для трубы Генделя. Беня терзал корнет, упражняясь, и за год перепахал всю первую часть концерта… Ему казалось, он был готов к серьезному испытанию.

Однако чрезмерный оптимизм подвел его. На экзамене на него напала боязнь, и он сбился на первых же тактах. Та-та-а-та-та-тата-та-та Генделя превратилось в та-та-та-та-та Первой симфонии Малера.

— Олух царя небесного! — воскликнул председатель экзаменационной комиссии Гарбаев. — Что с вами? Крайне удивляюсь на вас, молодой человек. Ведь вас зовут Беня, постыдились бы, ведь вы принадлежите к народу, который дал миру Антона Рубинштейна, Феликса Мендельсона, Гуго Вольфа…

Аккомпаниатор пианист фон Шпален был уязвлен.

— Господин майор, осмелюсь заметить, композитор Вольф родом из немцев Поволжья.

— Немец или еврей — не все ли равно? — проревел славянофил Гарбаев. — Прародитель Габсбургов Рудольф был еврей-лавочник из Эльзаса.

Потрясенный фон Шпален прикусил губу.

— Что касается вас, Беня, — ничтоже сумняшеся, продолжал Гарбаев, — вы… вам полная труба…

Так дед был переведен на новое место службы.

Когда он прощался с товарищами, на глазах у всех стояли слезы. Дагестанцы заунывно тянули свои песни и подарили деду на память посеребренный сербский маузер (тот самый, из которого Беня нечаянно прострелил бабушке челюсть. Пуля вышла через правую щеку, не оставив следа). Сам Беня был потрясен и со скорбью в сердце повторял про себя: «Partire è ип ро’morire»[2].

Мне никогда не рассказывали, что подумала бабушка, впервые увидев Беню на причале Катаянокка. Бабушка была женщиной рослой. Надо полагать, ее мысли были весьма противоречивы: «Но как же фотографии?.. Меня обманули… такой ужасно маленький… ах, бедненький… как мне его жалко… ах, был бы он чуточку выше ростом… а как же он… или, может, в постели он не такой уж маленький?.. наверно, придется мне самой брать его на колени…»

Дед побледнел, в глазах у него помутилось, в висках стучало. «Какой же я осел, не учел, что может так обернуться. Все пропало. Потерял ее еще до того, как обрел», — думал он, потрясенный.

С полчаса они стояли неподвижно, молча рассматривая друг друга. Вокруг них, выкрикивая ругательства, шныряли уличные мальчишки. Ленин замышлял в Цюрихе великие дела. Мимо них прогрохотал товарный состав. Они не шелохнулись. Кто сделает первый шаг? И в каком направлении?

«Недостаточная информированность при первом контакте, — размышлял про себя социолог, случайно оказавшийся на месте действия, — может привести к кумуляции девиаций ожидания, которые, согласно гипотезе двух фаз, не могут беспрепятственно возникать в результате общего развития системы намеков и которые на основании динамики групп не могут быть сформированы внешними, объективными критериями».

Он бросил на Беню злой взгляд, с состраданием ткнул бабушке в живот бамбуковой тростью, пожал плечами и пошел своим путем.

Первое движение сделал дед. В данной ситуации это был единственно верный ход. Он прикрыл свой фланг конем, пригрозил королеве пешкой, встал на цыпочки, поцеловал бабушке руку, на какое-то время задержал ее в своей руке и поглядел на бабушку печальными глазами. Все это время он драматически молчал. Внезапно он отпустил ее руку, отступил на два шага назад, встал по стойке «смирно», отдал честь, быстро повернулся, словно для того, чтобы спрятать слезы, и решительно зашагал по направлению к казарме, полоща полами шинели и волоча саблю по земле. Бабушка, оторопев, осталась стоять на причале. Она смотрела вслед удаляющейся фигуре дедушки, которая, казалось, увеличивалась в размерах и становилась все осанистее. Пожалуй, она была немножко влюблена.

С месяц дедушка не давал о себе знать. Однако он любой ценой решил завоевать любовь бабушки. Бабушка произвела на него впечатление, и не только своим ростом. Она была красивая женщина. Блондинка, со вздернутым носиком, ласковыми глазами и целыми зубами. Дедушка строил хитросплетенные, полные драматизма планы. Он пошлет бабушке рысенка, который напомнит ей о льве. На ошейнике золотыми буквами будет выгравировано его имя: «Беня».

«Она умная женщина, — думал тезка рысенка, — она поймет эту символику: маленький и мягкий, зато с львиным сердцем в груди…» Нет, он тайно подстроит бабушке заболевание холерой, а затем спасет ее. Либо сбросит бабушкиного рысенка в воду и спасет его. Да-да. А когда рысенок вырастет, спасет бабушку от когтей рыси…

«Ах, — в отчаянии думал дедушка, — к этой женщине так просто не подступишься». Он боялся, что бабушка высмеет его, что бы он ни сделал, что бы ни сказал.

Прошел целый месяц, а дедушка так и не придумал подходящего к случаю плана. Но, сам того не подозревая, он придумал кое-что получше. И в данном случае промедление дало наилучший эффект.

Необычное поведение дедушки удивило бабушку, и она напряженно ждала, что же он предпримет дальше. Поскольку он ничего не предпринимал, первой ее мыслью было: «Должно быть, бедняжка испугался, когда увидел, какая я высокая и красивая, ему это в голову не приходило, и теперь он не осмеливается познакомиться».

Но вот прошли две недели, и в ее сердце закралось сомнение: а вдруг все обстоит как раз наоборот? Вдруг она не понравилась дедушке? Вдруг он разочарован, и причиной тому не только разница в росте?.. Вдруг дело в чем-то другом?

Прошли еще три недели, и бабушка полностью уверилась в том, что у дедушки есть другая женщина, гораздо более красивая и внушительная ростом, чем она. Бабушка в испуге подбегала к зеркалу, подолгу смотрелась в него. Она состригла свои чудесные белокурые волосы, рассматривала свои голубые глаза, рассматривала зубы, она улыбалась им, делала кокетливые па, принималась восторженно кружиться, ее острые груди рассекали воздух, она кружилась и кружилась. Шелковая юбка приподнималась над полом, открывая точеные лодыжки и голени. Она качала бедрами, изящно прижимала руки к груди и голове и спрашивала зеркало:

Зог мир, зог мир, шпигеле,

Хосту гезейн а шейнере?[3]