Монки и Бабочка - Мария Герани

class="p1">— Хорошо. А что за деньги он вам принёс? Всё-таки крупная сумма.

— Для меня это тоже загадка, — абсолютно искренне отвечал Лавров. — Он мне ничего о деньгах не говорил. Да мы и не договаривались. Я вообще-то безнал предпочитаю.

«Ну, давай, отпускай! Ты же видишь — я спокоен как в танке и чист как белый лист».

— А вот жена вашего клиента, какой она вам показалась? Как отзывалась о муже? Может быть, что-то говорила о своих чувствах?

— Понимаете, я не заметил в её словах ничего особенного, ничего, что выдавало бы её ненависть к мужу. Вообще это дело казалось мне довольно необременительным. Обе стороны были согласны на развод, общих детей не было, имущество особо не делили. Ничего не предвещало, так сказать.

«Отпускай, отпускай меня! Время не ждёт».

— Пока всё, но у нас к вам будут ещё вопросы, — сказал, наконец, следователь и взял с Лаврова подписку о невыезде.

— Конечно, — сказал Лавров. — Пожалуйста.

Подмосковный адрес Бабочки — так он её теперь называл — он шептал как молитву, когда забирал свою машину со стоянки бизнес-центра. Сейчас приеду, думал Лавров, и всё из неё вытрясу. А если её там не будет? А если её там не будет, значит, будем искать. Его не покидало чувство какой-то общности с ней и одновременно холодной ярости. Детское ли это движение плечом? Или другое что? Мужа она убила, а тебя подставила. Но почему-то нет никакого сочувствия этому человеку. Сожаление о страшной его смерти есть, а сочувствия нет. Сам бы его убил, настолько не нравился. И кто сказал, что это она? Она-она, и ты её за это не осуждаешь. Не за это!

Он почти уже выехал из города, когда понял, что за ним неотступно следует тёмно-серая девятка. Так вот почему ты меня отпустил! Всё правильно: сам бы так сделал. Только машинка у вас, братцы, совсем не мерседес. Лавров перестроился раз, потом другой. Потом ещё и ещё. Слава богу, были просветы в плотном потоке. Девятка не отставала. Они мчали уже по самой окраине, среди строек, новостроек и каких-то ангаров. Фуры стали попадаться, и Лавров пристроился перед одной из них. Наконец, на очередном светофоре ему удалось проскочить на красный, а девятка не успела.

Лавров, не снижая скорости, свернул с главной дороги. Теперь он ехал вдоль пустырей и заборов, заброшенных гаражей и канав. Он уже хотел остановиться, включить телефон, который ему вернул следователь, понять, где он находится и как отсюда выбраться, как вдруг на дорогу выбежал серый комок, а за ним кто-то ещё в красной курточке. Лавров резко повернул руль. Он успел подумать, что машина, кажется, перевернулась. Потом увидел себя в каком-то сером полупрозрачном коконе. И кто-то выдёргивает из кокона нити, вращает его бешено, помогает вырваться наружу. И вот сейчас будет свет! Но вместо этого мягкое иссиня-чёрное крыло легло Лаврову на глаза. Последнее, что он почувствовал, прежде чем потерять сознание, был запах талой воды.

В Питере вода всегда пахнет болотом, а в Москве ничем не пахнет. Снег это покой, потому что он белый, чистый. Снег это тишина и покой. Зачем на снегу кровь? Это неправильно, уберите! Лавров очнулся в полуподвальном помещении с низкими сводами и стенами из красного кирпича. В глазах был туман и он не сразу разглядел, что у его постели стоит Бабочка. В тех же одеждах, что и в Питере, но с платком на голове. Тёмная сестра милосердия.

— Где я? — Спросил Лавров.

— В больнице.

— Стены какие-то странные.

— Здесь когда-то был монастырь, сейчас возрождают. Но больница работает.

— Вы его убили?

Она посмотрела ему в глаза:

— Каким образом?

— Кто вы? — Лавров попытался подняться, но голова закружилась, и он упал на подушку.

— Лежите, — сказала она ему, — и молчите. У вас сотрясение и рёбра сломаны.

— Почему я здесь?

— Потому что перед вашей машиной на дорогу выбежал ребёнок. А вы отвернули и перевернулись и ещё в забор влетели. Реакция у вас, кстати, потрясающая.

— Он жив?

— Жив. И щенок жив. Хватит задавать вопросы.

— Нет, — сказал Лавров. — Откуда вы знаете про Монки?

В ушах у него стучало и голос Бабочки звучал глухо, убаюкивал:

— …не совсем обычная больница. Раньше её называли домом скорби — очень точное определение, мне кажется. Что может быть страшнее для человека, чем потеря разума!

— Ну, а вы-то что здесь делаете? Не похоже, чтобы ваш дух настолько ослаб, — Лавров попытался подняться и тут же сморщился от боли.

— Да. Люди, которые попадают сюда, иногда находятся в странном состоянии, странном даже для такого места — они как бы зависают между миром живых и миром мёртвых. Тело их ещё здесь, а сознание уже на пути в иной мир. Но они никак не могут туда попасть.

— И вы им, конечно, милосердно помогаете? — Съязвил Лавров.

— Не тем способом, о котором вы сейчас подумали. Понимаете, человек испытывает вселенскую обиду. Какая-то несправедливость подорвала его доверие к миру настолько, что он готов добровольно его покинуть, но не может оставить всё как есть. И тогда он взывает к небесам.

— Погодите, погодите! А вы, значит, — посланник небес?

Лавров хотел было засмеяться, но заметил, что у Бабочки потемнели глаза, и передумал:

— Монки — так меня мама называла.

Бабочка кивнула.

Его вдруг как током ударило:

— Нет! Она не могла!

На него навалилось давно вытесненное воспоминание: матери долго не было — она лечилась, отец трогательно ухаживал.

Голос Бабочки прозвучал глухо, как за стеной:

— Она передумала в последний момент.

Лавров пришёл в себя и спросил:

— А можно было?

— У человека всегда есть выбор. Даже в таком состоянии. Быть жертвой или…

— Или палачом?

Она вздрогнула, но взгляда не отвела:

— У каждого — свой крест.

— Но почему так жестоко?

— О нет, это не моя идея. Он сам выбрал себе смерть — «голову даю на отсечение» было его любимым выражением. Я заметила, люди вообще редко следят за своими словами.

— А кто его, — Лавров запнулся, подбирая слово, — заказал?

— Дочь. В первом браке у него родилась не совсем здоровая девочка, а мать умерла в родах. От ребёнка он отказался. Он очень боялся болезни и смерти.

— А зачем вы его по кладбищам таскали? — Вдруг спросил Лавров.

Она пожала плечами:

— Надеялась, одумается. Он был не безнадёжен. Мне так казалось поначалу.

Они помолчали.

— Ну что, я ответила на все ваши вопросы?

— Нет, — сказал Лавров. — Зачем вы провели меня через этот квест?

— Мне нужна ваша помощь.

Их разговор прервал звонок лавровского телефона, который