Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

…К сожалению, все хорошее сгорает в жизни еще быстрее, чем плавун, просушенный добела под черноморским солнцем… р-раз, кажется, единственное движение ресниц – и съеден вкуснейший шашлык из закупленной на горрынке свиной шейки. И на три четверти пуста кастрюля с вином. И солнце, словно диафильм, скручено в воду, и высыпало никак не меньше миллиона звезд, включая Большую, Малую Медведиц, Млечный Путь, а также самодвижущиеся в разных направлениях спутники – как наши, так и нашего вероятного противника. А девушка моя все млеет, все ей кажется, что ждет ее впереди сегодня нечто хорошее-прехорошее – что ж, надо освободить ей площадку, есть же другие кандидатуры: «Пойдем, Жанночка, с тобой по берегу погуляем». С готовностью: «Одеяло брать?» – «Бери!» А последнее, что увидишь, перед тем, как шагнуть за поворот тропиночки в кустах: костерок, его гитара и негромкий и впрямь обволакивающий голос:

Julia, seashell eyes, windy smile calls me.

So I sing a song of love, Julia[1].

…Все разбрелись, а кто-то и заснул, и так вышло, что красавец Михаил играл только для нее одной. А потом спросил, как дурак: «Я хочу тебя поцеловать» – и только после шести-семи секунд молчания додумался наконец отложить гитару, пересесть на камень к ней и обвить рукой плечи, и приникнуть к губам… ах, сладкий мой…

– Пойдем погуляем?

– Не спеши. Спой еще.

– Что тебе спеть?

– Что хочешь. У тебя все прекрасно получается.

Обрадованный комплиментом, он снова схватил гитару:

Is there anybody going to listen to my story.

All about the girl who came to stay…[2]

Она все летела и летела в мягкую теплую воду, а потом обрушивалась в нее, и кружилась, и наслаждалась в ней – и он там, рядом с ней, даже был не нужен, и на расстоянии, да еще под бархатный голос, что-то внутри нарастало и распухало, как будто разворачивала свои крылья жар-птица…

А тут и смена ритма, и кружение с новыми па. Как в бесконечности и невесомости, лишенная тяжести и ориентиров:

Words are flying out like endless rain into a paper cup…[3]

А она шепчет:

– Ну, иди ко мне… только тихо, тихо… нет, дай уж я лучше тебя для начала успокою, а потом – ты будешь делать все, как я скажу…

– О господи! А! Еще! Ты – чудо! О! А!

– Тш-ш-ш-ш. Все. Теперь ты можешь отдохнуть. Недолго.

Пауза. Бесчисленные звезды равнодушно смотрят свысока на приевшийся им до зевоты сюжет: двое возлюбленных в рощице на морском берегу. После паузы:

– Не спишь? Ну, тогда, мой дорогой, пойдем погуляем. Бери свой спальник и – нет, не гитару, не буду тебя больше мучить, возьми свой маг… Нет, а вина не надо, ты должен быть пьян от любви.

А потом – то ли потому, что она влюблена, то ли много кислорода в морском целебном воздухе, то ли мальчик и впрямь оказался любящим и старательным – но стало ей хорошо. Настолько, что даже захотелось поделиться, весь вечер с его песнями подталкивал к тому, а тут еще и кассета из мага опять закружила, словно нарочно:

Michelle, ma belle,

These are words that go together well, my Michelle[4].

– А ты знаешь, Миша, мой Мишель, что битлы в Советском Союзе побывали?

Он кивнул:

– Слышал. – Голос его звучал до чрезвычайности иронично. – Побывали, приземлились в московском аэропорту, а им не дали визу и на землю сойти не разрешили. И тогда они подключили гитары к динамикам самолета и спели несколько песен для заправщиков, диспетчеров и стюардесс. А потом улетели и по пути назад, в свой Ливерпуль, прям на борту лайнера написали песню «Бэк ин зе Ю-Эс-Эс-Ар». Как же, как же!..

– Ты не смейся. Все было совсем не так – но было.

– А ты откуда знаешь?

– У меня и доказательство есть.

– Какое еще?

– А ты посмотри на меня внимательнее.

– И что?

– Никого я тебе не напоминаю?

– Сейчас, в темноте? Надежду Крупскую. Ой, больно!

– А ты не хами. Ладно, я пойду купаться.

– Нет, постой.

– Руку убери от меня.

– А что ты хотела мне рассказать?

– Ты не достоин.

– Ладно, Джулия, брось! Сказавши «А», уж договаривай.

– Я передумала.

– Ну, как знаешь.

– Ладно. Ты только никому не рассказывай. Все равно не поверят. Никто не поверит. Скажут: или с ума девочка сошла, или обкурилась.

– Можешь на меня рассчитывать. Я – могила.

– Короче говоря, я – их дочка.

– Кого?!

– Битлов.

– Н-да? Хе-хе. Всех сразу?

– Зря я рассказала.

– Не, правда. Кого именно? Пола, Джона? Джорджа, Ринго?

– А вот этого я тебе не скажу. Пока не заслужил.

За восемнадцать лет до только что описанных событий

Февраль 1968 года

СССР, воздушное пространство близ берегов Камчатки

Нынче на частных самолетах какая только шелупонь ни летает, от певца средней руки до начальника управления магистральных трубопроводов всероссийской корпорации «Мосгаз»! А ведь сорок лет назад все: и вице-короли, и президенты, звезды зарубежной и тем паче советской эстрады – пользовались самыми тривиальными, рейсовыми. Только генералы, попросим заметить, причем по обе стороны Атлантики, летали литерными бортами намного чаще, чем теперь: они обеспечивали столь много привилегий им приносившее и еще больше сулившее бесперебойное противостояние двух мировых систем с различным социальным строем.

Итак, большинство из ста одиннадцати пассажиров самолета «Боинг семьсот семь», совершающего ** февраля 1968 года рейсовый трансатлантический перелет по маршруту Ванкувер – Токио, мирно спали. Командир борта Джон Киркпатрик также пребывал в своем кресле в некоем оцепенении. Методично гудят моторы, автопилот выправляет курс, ночь, они высоко над облаками… И вдруг командир услышал в своих наушниках голос, говоривший по-английски как на явно неродном языке, с резким, рубленым выговором человека, привыкшего повелевать: