Неиссякаемый камень - Аврам Джеймс Дэвидсон

и, вероятно, баржевики почти так же интересовались этими людьми. Впрочем, может и нет.

Те капитаны, помощники и матросы (большинство парусных барж несло на борту матроса в дополнение к капитану и помощнику), которые хотели выполнить свою работу за день, чтобы напиться как можно быстрее и как можно дешевле или повеселиться в компании какой-нибудь босоногой блудницы, тоже дёшево и быстро, не ходили за этим на Берёзовую Аллею. Напротив, там находились вымытые, причёсанные и чисто одетые баржевики, либо чинно прогуливающиеся, либо, столь же чинно сидящие за столиками на улице, наслаждаясь тёмным пивом или тарелками zackuskoes. Часто они просто перевешивались через ограду, наслаждаясь видом реки с иной точки зрения, чем позволяет палуба баржи.

Эстерхази медленно вышагивал вперёд, высматривая знакомое лицо… не какое-то определённое знакомое лицо и даже не любое знакомое лицо; он искал одно из общей категории. И, как это часто происходит, когда нет большой нужды занять денег, он нашёл это лицо.

Или оно нашло его.

Как оказалось, их было трое, и, по крайней мере, двое из них приветствовали его словами, — Садись и давай! — Глагол ”давай“, возможно, имеет меньше значений, чем многие из употребляемых прочих, но среди тех, кто торгует и трудится на обширных вод, именуемых Бассейном Истра, его безусловное значение — жидкое… и гостеприимное.

Двое постарше были братьями Франкосом и Конкосом Спитсами, соответственно, капитаном и помощником парусной баржи “Королева Паннонии“, а оставшийся был их матросом — по-видимому, у него имелось христианское имя, но Эстерхази никогда не слышал, чтобы его называли иначе, чем «Юнга». Братья были темноволосы, юнга — белокур и Эстерхази познакомился со всеми троими при необычайно загадочном деле, включающим огромного индонезийского грызуна.

Сначала пошёл разговор общего характера. Обсудили нынешнее состояние речной торговли, что, разумеется, вызвало обсуждение речной торговли за много лет. Немного внимания уделили многолетнему слуху, что руританцы или, может, румыны, собираются подложить под Дунай бом, или, как сказали бы некоторые, бомбу. Достоинства и недостатки теперешних способов разметки фарватера, мелей и кораблекрушений вызвали множество неодобрительных комментариев. На следующем стакане беседа стала доверительнее. Эстерхази спросил, многие ли молодые люди склонны заниматься баржевым делом. Братья Спитсы одновременно заявили, что вербовка процветает и что ни одного из новичков не стоило нанимать: подчёркивая эту мысль, они подкрутили свои огромные усы и грохнули огромными кулаками по столу. Юнга покраснел. Эстерхази сочувственно посмотрел на него и Юнга покраснел ещё больше.

— В наши дни — спросил Эстерхази, — молодые матросы больше не прокалывают уши, не так ли?

К его удивлению, после этих слов капитан и помощник разразились громким и грубым хохотом, и Юнга стал совсем малиновым, с оттенком пурпурного.

— Это что, какая-то шутка? — допытывался гость. — Разве не могу я сам увидеть, что уши у него не проколоты?

— Хар-хар-хар! — ржал капитан Франкос Спитс.

— Хор-хор-хор! — гоготал помощник Конкос Спитс.

Они зажали голову Юнги между собой — почему-то он застенчиво и послушно повернул и наклонил её — и выкрутили её, внушив Эстерхази некоторый страх, что он станет свидетелем незаконного удушения. Но видимо у Юнги была достаточно гибкая шея. Было совершенно очевидно, что левое ухо Юнги не проколото. И было так же совершенно очевидно, что правое ухо проколото. Оно было красное и распухшее, с продетой в него и свисающей грязно-белой нитью.

— Я был пьян, когда это сделал, — пробормотал Юнга.

Братья Спитсы, щеголявшие золотыми кольцами в правых ушах, встретили это недружелюбно; капитан Франкос даже наставил кулак. — Ты это о чём? Знаешь, что, как себя чувствуешь, то и делаешь! Эт‘ж улучшает зрение, нет‘ли, доктор, нет‘ли?

— Так часто говорят, — ответил Эстерхази, прибавив: — Это весьма древний обычай и я, со своей стороны, рад видеть, что он поддерживается.

Юнга явно предпочитал всегда носить это, чем огрызаться на своих начальников. Эстерхази улучив момент, спросил, — А как же кольцо?

Юнга пошарил в кармане. Могло ли это быть какой-нибудь никчёмной медной безделушкой? — или даже такой, которая, будь она совершенно законной, представляла бы бесконечно меньший интерес, чем… Появился свёрток из грязной бумаги, который выглядел много раз сворачиваемым и разворачиваемым. А внутри было кольцо. Оно и в самом деле лоснилось, словно прекрасный блестящий мандарин. Эстерхази вытащил маленький кожаный чехольчик, в котором носил превосходную лупу.

— Вишь орла? — спросил Юнга. — Это же значит, что оно хорошее? Стоило мне пол-дука.

— Это, конечно, хорошо — то есть, — поспешил он объяснить, — это, конечно, очень хорошее золото.

— Но оно не из долбаной золотой проволоки, вроде как. Тогда мне бы пришлось отдать за него аж целый самоцвет. Разве он не отвалил, когда я не стал делать эту долбаную работу за него. — Давай, долбись отсюда, жирный, — сказал я ему.

Речь Юнги была крепкой, хотя несколько ограниченной в прилагательных.

— Ты купил его у того философского малого? — спросил Эстерхази. Юнга кивнул и принялся снова заворачивать кольцо. — Что он сказал? — Юнга на минутку задумался, поглощённый столь сложной задачей.

— Сказал: «Фей-рысь юга»… Вот что он сказал… — Юнга завершил свою задачу, положил свёрток назад в карман и, взяв со стола зубочистку, выглядевшую, как будто ей уже пользовались, переключил внимание на свои зубы. Очевидно, философские беседы завершились, по крайней мере, для Юнги.

Капитан Франкос Спитс сморщил половину лица в полуугрожающей сосредоточенности. — Юг — повторил он. — На юге нет никаких рысей, брат…

— Так я и не говорил, что есть! На севере, вот… — Он развернулся к доктору Эстерхази. — Наш старый папаша, он убил рысь на севере, потому что она перетаскала всех его индеек и…

— Кельнер! — привлёк Эстерхази всеобщее внимание. — Коньяка всем, — заказал он. Все рыси в Монархии были сразу позабыты. Он сделал второй такой же заказ, прежде чем ему позволили уйти.

Вернувшись в дом номер 33 на Турецкой улице, он спросил своего библиотекаря, герра Гуго фон Слуцкого, — У нас есть — у нас действительно есть — копия Двенадцати Ключей Василия Валентина или нет?

— У нас есть. И у нас нет. — Высказав это, почти дельфийское, заявление, фон Слуцкий продолжил объяснять. — Наша книга отправилась к переплётчику. Как я указывал, она должна быть в списке на последний квартал. Сейчас она находится в прессе. Позволю себе заметить, что мы можем вытащить её из пресса. Но, вместо этого, я предложил бы вам проконсультироваться с копией в… копией в… — Он закатил глаза и на мгновение задумался. — Не императорская Библиотека, у них её нет. А та, что в Университете, неполная. — Его глаза снова опустились. — Имеется хорошая копия в коллекции Библиотеки Великой Ложи. Я дам вам