Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг

Второй момент – к вопросу о противостоянии-притяжении «Россия—Европа». Показательна судьба строителя каменного кремля, итальянского архитектора Аристотеля Фиораванти. Приглашенный в Москву (конечно, по инициативе Зои-Софьи), он уже не был отпущен на родину, умер, по всей вероятности, в заточении.

И, наконец, – третий момент, который хочется отметить и который показателен все для той же трагической темы (Россия—Европа). Речь идет о мифической библиотеке Ивана IV (Грозного), якобы привезенной еще его бабкой, все той же Зоей-Софьей. Кажется, и поныне существуют энтузиасты, пытающиеся разыскать таинственную «либерею», предполагают ее закопанной в каких-то неведомых кремлевских подземельях. Увы! Кажется, это единственная в мире библиотека, которую приходится искать. И, в сущности, не в библиотеке дело, а в грустной попытке обнаруживать западноевропейские институции там, где их не может быть. Увы и еще раз увы, сундук с несколькими фолиантами – не библиотека, и самый просвещенный православный монастырь не есть аналог понятию «университет». Но с этим нам еще придется столкнуться, и даже очень скоро.

А пока… незаметно мы уже перешли к важному для нас внуку Ивана III, к Ивану IV Грозному. При нем еще более укрепляется русский абсолютизм, он первым торжественно «венчается на царство».

О характере, действиях и многочисленных браках Грозного ведутся нескончаемые споры и дебаты. Мы же не будем спорить, а просто (для интереса) заглянем в «соседнюю Англию». Ах, а там, оказывается, все то же самое. Генрих VIII – мрачный, жестокий, подозрительный, шесть его жен, трагически сменяющих одна другую, и – после его смерти – кровавая смута наследников. Может быть, все «становления абсолютизмов» похожи и «несчастливы одинаково»? Вот только Шекспира у нас нет. Алфавит изолятный, мирская культура развивается медленно. Странно, однако и на родине европейских литературных жанров, на греческих землях, «светская культура» все замедляет и замедляет развитие свое, изолятный греческий алфавит пасует перед универсальной латиницей, «родина жанров» обращается в «европейское захолустье»…

Очень важен для династии Романовых первый брак юного Ивана с Анастасией Захарьиной (первая Романова на престоле!). Позднее именно на этом браке Романовы будут основывать свои претензии на российский трон. Казалось бы, дело частное – брак. Но только не царский брак. Поэтому остановимся и посмотрим.

Иван Грозный был женат неоднократно. Точное число жен его нам неизвестно. По меньшей мере одна из них, некая Василиса Мелентьева, придумана известным мистификатором и поддельщиком древнерусских письменных материалов Сулакадзевым. Вероятно, было бы неверно искать причины подобной бурной семейной жизни в характеристических свойствах царя. Так же, как и его английский современник Генрих VIII, Иван Грозный находился в отношении личной своей жизни в ситуации достаточно сложной. Оба они были окружены сильными феодальными личностями, потенциальными или реальными претендентами на престол. В подобной ситуации первейшими врагами правителя оказывались именно члены его семьи и окружившие трон родичи его супруги. Эти же родичи царицы находились в конфликте с остальным царским окружением, борясь за место у трона. Конечно, в такой ситуации брак непрочен и постоянно чреват трагедией. Вспомним казнь Анны Болейн, удаление Екатерины Арагонской; вспомним жестокое вмешательство Грозного в семейную жизнь старшего сына, царевича Ивана Ивановича; одну его жену, Евдокию Сабурову, недоверчивый свекр удаляет, другую, Елену Шереметеву, избивает, также не доверяет ей, опасаясь усиления у трона ее родичей – знатного рода Шереметевых; именно вступаясь за жену, Иван Иванович был смертельно ранен отцом…

Однако зададимся вопросом, почему и российские и советские историки и романисты среди прочих жен Грозного выделяют именно Анастасию Захарьину из семейства Кошкиных, в дальнейшем писавшихся Романовыми? Почему, если даже Иван Грозный рисуется в качестве тирана, то его первая жена – непременно в виде особы кроткой и положительно на царя влияющей? Конечно, советские историки и авторы исторических романов здесь всего лишь следуют в русле Романовской концепции, и притом, в сущности, неосознанно. Кстати, поставим уж все точки над «i»: скудные документальные свидетельства о первой супруге Грозного ни в коей мере не дают нам возможности представить себе ее личность; что же касается достаточно поздних, отчасти поддельных апологетических писаний о ней, то едва ли возможно принимать их в расчет. Но причина внимания Романовской концепции к Анастасии не только в том, что она (первая из Романовых) приблизилась, что называется, «вплотную» к русскому престолу; не менее важно и то, что один из ее сыновей, Федор, царствовал и являлся законным сыном царя (от первого брака, самого законного в глазах церкви). И наконец, едва ли не самое важное: брак Анастасии и Ивана как бы соединил Романовых с династией Рюриковичей. Почему это было так важно? Скажем в свое время…

Покамест же, после смерти Ивана Грозного, династия Рюриковичей на русском престоле быстро клонилась к закату. Иван Грозный так и не устанавливает строгий абсолютистский порядок престолонаследия. Его сын Федор, отстаивая права на престол, снова вынужден опереться на феодальную знать и высшее духовенство. Именно из этой среды выдвинулся будущий правитель Руси, Борис Годунов. В этом обновившемся засилье феодальных элементов следует, вероятно, искать и корни русских свидетельств о Федоре как о болезненном, слабовольном, неспособном к самодержавному правлению. Подобные свидетельства всегда подозрительны и едва ли стоит искать в них информацию о состоянии здоровья того или иного правителя, они просто направлены на подрыв его репутации и, как правило, показывают именно силу феодальной знати. Любопытно, что «болезненный» Федор правил четырнадцать лет (с 1584 по 1598), при нем Россия активно и довольно успешно вела войны с Польшей и Швецией.

Отсутствие должного законодательства о престолонаследии приводит к власти после смерти Федора его шурина, известного Бориса Годунова. И он опирается на знать и высшее духовенство, которые всячески стремятся подорвать его репутацию, когда он пытается проводить самостоятельную политику. Интересно, что в этот период еще неокрепшего абсолютизма русская феодальная знать как бы избирает Бориса царем, но тот же Борис все же основывает свои претензии на родстве с предыдущим правителем; совершенно так же в дальнейшем поступят и Романовы.

Противники Бориса обвиняли его в убийстве мальчика Дмитрия, последнего сына Грозного от последнего брака. Казалось бы, в подобном устранении не было никакого смысла, брак Грозного с Марией Нагой не был признан церковью, Дмитрий, в сущности, являлся незаконнорожденным и на престол претендовать не мог, как, впрочем, не мог претендовать на какое бы то ни было отцовское наследство; по отношению к незаконнорожденным закон был весьма суров. Мы не будем сейчас углубляться в путаную проблему гибели юного Дмитрия; обратим внимание лишь на любопытную ситуацию, которую продуцирует неокрепший, «незрелый» абсолютизм. В дальнейшем ведь и Романовы будут попадать в аналогичные ситуации. Итак: с одной стороны, правитель остается лицом «выборным», как бы избираемым феодальной знатью и высшим духовенством; с другой стороны, подобная «выборность» правителя, который все еще как бы «первый среди равных» – «primus inter pares» – уже должна подкрепляться таким фактором, как родство с правителем предыдущим. При этом приобретает огромное значение некая «физиологичность», «семейность» родства, даже и в обход законодательных актов, не признающих это родство, отменяющих его. Так, в Англии Генрих VIII объявил недействительным свой брак с Анной Болейн и, соответственно, дочь свою Елизавету – незаконнорожденной. Это, однако же, не помешало будущей знаменитой королеве претендовать на престол, заручившись поддержкой определенной части знати, и претендовать именно в качестве дочери Генриха VIII. И, конечно, подобные претензии мог заявить и Дмитрий в отношении русского престола. Впрочем, есть свидетельства о том, что подобные попытки были от имени Дмитрия предприняты тотчас после смерти Ивана Грозного, чем и была вызвана ссылка Дмитрия и родичей его матери Нагих в Углич. Как бы там ни было, но обвинение в убийстве мальчика прекрасно подрывало репутацию Бориса.