Королева Бланка - Владимир Москалев

— Гёрен, де Руа, де Нель! — снова позвал Людовик троих и сказал им, но тихо, чтобы слышали только они:

— Берегите Бланку…

И впал в беспамятство. Архиепископ кивнул: он принял верное решение, поступив согласно своей чести и долгу перед короной. Теперь самое важное: подпись короля!

А Тибо Шампанский торопился в Париж, чтобы скорее увидеть Бланку Кастильскую. Увидеть раньше всех, пасть перед ней на колени и спеть новую песню о любви к даме своего сердца!

Давно уже, ещё при жизни короля Филиппа, он был пленён её обаянием и красотой. Прошло совсем немного времени, и он понял, что влюблён. Произошло это на коронации её мужа, в Реймсе, в августе 1223 года. Такой прекрасной она ему показалась тогда в светло-зелёном платье, усыпанном драгоценностями, и с короной на голове, так чарующе она улыбалась, и столь величавы были её поступь и жесты, столь пленили взор высокая грудь, алые губы и властный взгляд, что сей же час потерял молодой граф голову от любви. Он был очарован испанкой, повержен ею в прах, чуть не бросился перед ней на колени прямо у ступеней алтаря. Спасибо вовремя удержали друзья — не миновать бы скандала. А она ничего этого не видела в упоении сладостными минутами, когда из принцессы её возвели в королеву. И лишь днями спустя она с удивлением стала замечать обращённые на неё пылкие взгляды нежданного влюблённого. Поначалу ей это польстило, но взгляды становились всё горячее и настойчивее, и она стала их избегать. Придворные дамы искоса и исподлобья недвусмысленно поглядывали на неё, загадочно улыбаясь при этом. Камеристки, раздевавшие королеву перед отходом ко сну, делали ей откровенные намёки, не боясь, что она отругает их за это. И однажды она решила покончить со всем этим, во-первых, чтобы не компрометировать себя, а во-вторых, не находя в душе никакого ответного чувства. Да и возраст напоминал о себе: на тринадцать лет она старше его.

В присутствии всего двора, со свойственной ей прямотой она однажды заявила Тибо, что не желает видеть направленные на неё его долгие взгляды, выражающие, как нетрудно понять, любовное томление. Королева Франции не позволит себе флиртовать при живом муже, пусть этот господин уяснит это для себя. А если он не поймёт, она пожалуется королю, и тот прикажет ему удалиться без права отныне появляться при дворе.

Фрейлины, слышавшие эту отповедь, переглянулись. Испанка! Истинная дочь Кастилии! Француженка никогда не посмела бы стыдить кого-либо прилюдно.

Кровь бросилась графу в лицо. Он видел, как все смотрели на него, и от смущения не нашёлся что сказать. Он был влюблён, и та, кого он любил, ответила ему оскорблением, да ещё и публично. Будь на его месте женщина, она стала бы мстить. Пусть даже королю. Но не таков был Тибо. Сказав, что её величество, судя по всему, неверно истолковала его взгляды, выражавшие всего лишь глубокое почтение, несчастный влюблённый откланялся и ушёл.

Краска стыда долго не сходила с его щёк, и он полагал, что это заглушит его страсть, быть может, и вовсе убьёт её, но этого не случилось. Напротив, он совсем обезумел от любви, увидев королеву через день на приёме послов из Германии. А ещё спустя несколько дней Тибо, оставшись наедине с Бланкой Кастильской в её покоях, встав на колени признался ей в любви и, пока она не пришла в себя от неожиданной исповеди, спел одну из своих песен, посвящённую ей, даме его сердца. Он был поэт, умел сочинять неплохие стихи, и Бланка, не перебивая, слушала этого Иксиона[4], вздумавшего полюбить жену короля. В эти мгновения ей, по всей вероятности, хотелось видеть поблизости колесо. А Тибо, надо полагать, искренне жалел, что он не царь Давид, а королева не жена одного из его центурионов по имени Вирсавия[5].

— Песня хороша, слов нет, — холодно произнесла Бланка, — но кто позволил вам петь её мне?

— Любовь к даме моего сердца! — пылко воскликнул Тибо.

— Даму сердца любят на расстоянии, не оставаясь с нею наедине, — последовало возражение. — Во всяком случае, так принято у нас в Кастилии. В нашем королевстве никто не осмелился бы влюбиться в жену государя. Знаете, что за это бывает?

— Но я полюбил вас, мадам, когда вы были ещё принцессой. Разве это не оправдывает меня?

— Палач не станет слушать ваших оправданий. Вначале с вас живого сдерут кожу, а потом отрубят голову.

Столь безрадостная перспектива вовсе не охладила пыла безумного влюблённого.

— Это то, чего заслуживает моя любовь? — ответил он. — Так принято у вас в Кастилии?

— За любовь к королеве там вырывают детородные органы, а потом кормят ими преступника, если тот к тому времени не отдаст Богу душу.

— Своеобразно же приветствуется любовь в далёкой жаркой Кастилии, — печально промолвил Тибо. — Хорошо, что мы живём во Франции, где не практикуются такие изуверские методы борьбы с любовью.

— Государь подумает над тем, не следует ли и здесь ввести такой обычай.

— Ваши соседи — короли Наварры, Арагона, Барселоны — поступают так же со своими подданными?

— Да, если те позволят себе такую дерзость.

— Влюбиться в женщину?

— В королеву!

— Для меня вы не королева, Бланка, а всего лишь женщина, прекрасней которой нет на свете!

Испанка гордо вскинула голову.

— Я не давала вам повода фамильярничать со мной, граф Шампанский! Как смеете вы обращаться к королеве так, словно вы её супруг? Запомните, такое право имеет лишь король!

— Позвольте же мне, мадам, сохранить за собой эту маленькую вольность, ведь ничего иного я у вас не прошу. Моё жгучее желание — остаться вашим паладином, готовым по первому зову встать на защиту той, что отняла у него покой и сон. Не отнимайте же у меня сладостных мгновений любоваться вашей красотой, быть рыцарем вашего сердца и слагать стихи, которые я буду посвящать даме моих грёз!

Такого рода беседы происходили всё чаще, и со временем Бланка Кастильская уже ничему не удивлялась. Кажется, она даже свыклась с таким положением дел. Во всяком случае, Тибо она больше не прогоняла и, как могло показаться со стороны, даже с некоторым удовольствием принимала у себя. Но это ещё ни о чём не говорило двору. Камеристки упорно твердили, что никто, кроме мужа, никогда не появлялся в опочивальне королевы. Людовик же, по природе своей неревнивый, и вовсе закрывал глаза на «невинное увлечение» своей супруги. Именно так называли фрейлины любовь Тибо Шампанского к французской королеве.