Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945 - Джеральд Рейтлингер

и праздное будущее при социалистическом планировании на маленьком острове, который тратил четырнадцать миллионов в день на чистое разрушение. И Геринг, и Стаффорд Криппс — каждый по-своему — говорили то, что нравилось большинству в аудитории. Тогда почему им приходилось столь по-разному взывать к людям, чтобы достичь одной и той же цели?

Одной из причин являлось то, что немцы проиграли последнюю войну, в то время как британцы ее выиграли. Первая мировая война не была войной ХХ в., это была последняя из войн XIX в., войной династических и имперских амбиций, не войной за идеологию или за какой-то экономический план, а войной за своего монарха и страну. В конце ее уцелевшие солдаты обеих сторон вернулись домой в состоянии глубочайшего разочарования в этой простой идее. Самыми разуверившимися стали молодые офицеры. В Англии большинство их считало, что поколение стариков, набивших им головы греческими ямбами, сделало это только ради того, чтобы пожертвовать ими в восемнадцатилетнем возрасте на алтаре Соммы (июль — ноябрь 1917 г., под Ипром в Бельгии, британцы потеряли здесь более 300 тыс. убитыми и ранеными, и почти безрезультатно. — Ред.) и Пасхендале (операция на Сомме 1 июля — 18 ноября 1916 г., где британцы и французы потеряли 794 тыс. убитыми и ранеными, захватив всего 2140 кв. км территории. Немцы потеряли 538 тыс. — Ред.), их бросили в бой под огонь артиллерии и пулеметов. Произошел дрейф к пацифизму, начавшийся в литературе и распространившийся на политику. Уже не только британский кабинет, но и само Верховное командование вступили во Вторую мировую войну, решив уклоняться от боев на истощение, чтобы избежать ненужных потерь молодых жизней.

Германия также восстала в 1918 г. против старого и против идей старины в отношении долга и традиций. Но это был совсем другой тип бунта. Их генералы не поддерживали концепцию монарха (кайзера) — провести страну сквозь огонь и воду. Они капитулировали перед союзниками, не считаясь с мнением рейхстага, и вынудили своего кайзера отречься. Если Гитлер вместе с новой генерацией политиков и недолюбливал стариков и генералов, то вовсе не потому, что те пожертвовали молодежью на полях сражений, а потому, что этих жертв было принесено недостаточно. И в Германии теперь господствовало вовсе не сентиментальное настроение, слишком много школьников погибло во Фландрии (гораздо больше молодых немцев погибло не здесь, а в боях с русскими и французами. — Ред.), а царило дикое чувство обиды, возмущения не против войны, а против цивилизации. Героем этих немцев был не Эрих Ремарк со своим «На Западном фронте без перемен», а Эрнст фон Саломон со своими «Рецидивистами». И на этом фоне Гитлер околдовывал свои толпы (он их околдовывал прежде всего на фоне разрухи и национального унижения, голода и деградации национальной культуры — результата поражения в войне, репараций и безмерной жадности и наглости как западных победителей, так и «внутренних» любителей поживиться на горе немецкого народа. — Ред.). На этом фоне он создал национал-социалистический язык, приспосабливаемый ко всем обстоятельствам. В 1941 г. этот язык столь же легко объяснил народу концепцию решения проблемы недочеловеков — славян, причем столь же легко, как и нескончаемые требования германского жизненного пространства. Ключами к этому языку были слова Diktat и Entkreisung — диктат и окружение. Это были слова, которыми первые сторонники Гитлера характеризовали Версальский договор 1919 г. (завершивший Первую мировую войну).

К 1941 г. новое поколение достигло зрелости, но в Германии синдром вражеского окружения был сильнее, чем когда-либо до этого. В течение многих лет немцев учили, что естественный обмен природными ресурсами может быть достигнут только через привилегированное положение, а это положение может быть достигнуто только войной. И как это ни парадоксально, Гитлер начал войну с Россией в тот самый момент, когда это привилегированное положение было достигнуто вообще без войны и когда самый крупный товарообмен между этими двумя странами, не имеющий аналогов в истории, прекрасно функционировал. Во время войны с Россией были даже критики, отмечавшие, что Германии нечего надеяться на то, что она сможет получить от России больше, чем то, что Россия должна была поставить по торговому соглашению февраля 1940 г. Но в точности как в 1840-х гг., когда аксиомой веры среди сторонников Лиги борьбы против хлебных законов (организация английских промышленников и экономистов; выступала за отмену хлебных законов (Corn Laws), защищала интересы промышленной буржуазии. Существовала с 1838 по 1846 г. — Пер.) было утверждение, что свободная торговля однажды отменит войну, так и сейчас считалось, что существование лазейки в форме свободной торговли должно спровоцировать войну.

Соответственно, Гитлер заявлял своим генералам, что Англия только тогда заключит мир, когда Германия станет хозяйкой всей Европы. Перед Альфредом Йодлем в августе 1940 г. Гитлер расширил эту идею еще дальше. Англия, считал он, отказалась от его мирных предложений даже после Дюнкерка, потому что заключила секретное соглашение с Советским Союзом. Вряд ли Гитлер, видевший пассивность Советского Союза, когда были захвачены Чехословакия и Польша, говорил это серьезно, но он нуждался в этом оправдании просто потому, что он рассчитал, что Йодль в нем нуждается. (Советский Союз был готов оказать, согласно договору, любую помощью Чехословакии, но последняя, под давлением Англии и Франции, предпочла принять условия Мюнхенского сговора. Польша же стала жертвой собственной политики — отказ от союза с СССР, участие в расчленении Чехословакии, поиски союза с Германией для совместного похода на Москву. Когда же тучи сгустились, польское руководство понадеялось на Англию и Францию, что и привело к национальной катастрофе. — Ред.) Психологически национал-социалистическое мышление с его выношенным настойчивым требованием автономной, самодостаточной экономики и непрерывно растущих земельных пространств уже не могло терпеть другой силы и независимости на одном и том же континенте. Весь национал-социалистический акцент на автаркию и свободу от манипуляций международного финансового рынка был сконцентрирован в четырехлетнем плане 1936 г., и этот план провалился. Как следует не разрабатывался альтернативный путь развития, ведь Германия с ее особыми ресурсами была особенно хорошо приспособлена для того, чтобы заняться промышленными инвестициями в развивающихся странах. Никогда не рассматривалось то, что такие инвестиции могут принести значительно больше настоящего блага для народа Германии, чем система европейских экономических сателлитов, привязанных к четырехлетнему плану. Вместо этого подогревалась вера, что Германия — бедная и лишенная наследства страна. Гитлер, который сам был бедным и лишенным наследства, стал естественным олицетворением этой идеи.

Таким образом, немецкий народ отождествлял себя со своим лидером и, возможно, разделял его убеждения. Когда немцы прочли в утренних газетах, что они вступили в войну со своим вчерашним союзником, их шок был, несомненно, ослаблен тем, что они не могли