Кости - Джонатан Келлерман

— Обеспечивать едой братьев наших меньших — хорошее дело, — сказал Ченс.

Дабофф смотрел на него, словно пытаясь понять, не морочит ли парень ему голову.

Ченс снова напустил на себя облик Мистера Искренность, и Дабофф, решив, что тот говорил от души, улыбнулся.

— Полагаю, ты прав… ладно, я просто подумал, что надо зайти и проверить, как у тебя дела, перед тем как твоя вахта завершится.

— У меня все отлично, сэр.

— Ладно, попозже я еще зайду.

— Эм-м, сэр… мне вроде как скоро уходить, — напомнил Ченс.

Дабофф улыбнулся.

— Ну да, конечно. В десять можешь закрывать офис. Я приду потом. — Он направился к двери, потом остановился и оглянулся. — Ты делаешь благое дело, Ченс, что бы ни сподвигло тебя на это.

— Совершенно верно, сэр.

— Зови меня Сил.

— Договорились, Сил.

— Ты ничего не хочешь мне передать? — осведомился Дабофф.

— Что именно, сэр?

— Были звонки или сообщения?

Ченс улыбнулся, сверкнув идеальными белыми зубами, которыми был обязан пяти годам посещения кабинета доктора Вассермана.

— Ничего не было, Сил, — с абсолютной уверенностью в голосе ответил он.

Бобу Эрнандесу были нужны деньги.

Ничто, кроме денег, не могло дать ему возможность выбраться из ситуации.

В пять часов утра «Тихоокеанские общественные склады» походили на заполненный туманом мусорный контейнер — словно одно из тех мрачных местечек, которые используют в качестве декораций к фильмам о серийных убийцах и наркоторговцах. Здание было открыто круглосуточно, но большинство ламп, которые должны были освещать проходы между отсеками, были выкручены, и аукционисту приходилось светить ручным фонариком.

В этот час еще никто до конца не проснулся, не считая этого азиата. Жалкое зрелище по сравнению с другими аукционами, на которых доводилось присутствовать Бобу. Только он, еще четыре человек и аукционист, седовласый тип по имени Пит в костюме и при галстуке. Костюм был коричневый и дешевый, а галстук висел мятой тряпкой. Этот тип напомнил Бобу одного из тех неудачливых адвокатов, которые болтаются вокруг здания городского суда, ожидая, когда им перепадет какое-нибудь дело.

Лос-анджелесские законники, совершенно не похожие на тех, которых можно увидеть в фильме «Закон Лос-Анджелеса». Или «Юристы Бостона», если уж на то пошло.

Боб хотел бы иметь дело только с симпатичными девушками-адвокатами, которые страстно защищали бы его — и после того, как спасут его задницу, не менее страстно предлагали бы ему уединиться где-нибудь вдвоем…

Вместо этого ему назначили Мэйсона Сото из отдела государственной защиты, который учился в Беркли и три раза за разговор упомянул об этом. Пытался подружиться с Бобом, словно они были в детском саду, говорил об иммиграции, о «Ла раса»[4].

Мэйсон Сото вырос в Сан-Франциско и считал, что страна должна открыть границы для всех. Боб рос в Западной Ковине. Его отец был из семьи мексиканцев, перебравшихся в Америку три поколения назад, и, отслужив в морской пехоте, устроился пожарным. Мать была из семьи шведских эмигрантов, живших в США уже четыре поколения, и работала в полиции диспетчером. Оба брата Боба стали копами, и вся семья, включая его самого, считала, что люди должны играть по правилам, а тех, кто этого не делает, следует отправлять куда подальше пинком под зад.

Он говорил Сото: «Я вас слушаю», — надеясь, что это заставит адвоката приложить побольше усилий; тогда не придется выплачивать штрафы за нарушение правил дорожного движения, а также за неявку в суд.

В течение всего заседания Сото щелкал клювом, и в итоге Боба приговорили к огромному штрафу и десяти дням заключения в окружной тюрьме, которые потом сократились до пяти, а затем и вовсе до одной-единственной ночевки в камере, поскольку тюрьма была переполнена. Но, черт побери, одного дня в этой адской дыре было более чем достаточно.

Штраф был куда более тяжелой проблемой. Три с половиной тысячи баксов, которые ему нужно было где-то найти за шестьдесят дней; но случайные заработки все никак не подворачивались, и ему даже нечем было заплатить за жилье. Не говоря уже об алиментах. Если Кэти решит доставить ему неприятности, он влип.

Боб скучал по детям, живущим сейчас в Хьюстоне у родителей Кэти.

Честно говоря, он скучал и по Кэти.

И он сам был во всем виноват. Нечего было перепихиваться с женщинами, на которых ему было совершенно плевать, — он до сих пор не понимал, зачем это делал.

Пятьсот долларов Боб взял в долг у матери, сказав, что они пойдут на уплату штрафа. Но городские власти не принимали выплаты по частям, поэтому ему нужно было найти какой-то заработок, чтобы отдать деньги за жилье и выплатить сумму штрафа.

Вчера ему перезвонили из компании по перевозке деревьев в Согасе и сказали, чтобы он приехал и заполнил анкету, — может быть, что и подвернется.

А пока что Боб делал все, что мог. Поднялся в четыре часа утра и выехал из Альгамбры в Плайя-дель-Рей, чтобы быть возле складского здания, когда оно откроется.

Он прочел о заброшенном аукционном складе несколько месяцев назад в Интернете и забыл об этом — до тех пор, пока на него не свалилась необходимость выплачивать штраф. Боб был не настолько глуп, чтобы считать, будто ему повезет наткнуться на одно из тех сокровищ, о которых пишут в газетах, — бейсбольную карточку Хонуса Вагнера или редкую картину. Он связывал все свои надежды с «И-бэй». Потому что там люди могут купить все, что угодно. На «И-бэй» ты можешь продать даже образец табуретки с витрины магазина.

Пока что Боб посетил четыре аукциона, доехав до самой Голеты, — но это обернулось только лишними расходами. Однако он наткнулся на золотую — серебряную, если точнее — жилу почти рядом с домом.

Помещение на складе в Пасадене, размером семь на семь футов, заставленное аккуратно запечатанными коробками. В большинстве из них оказалась старая потрепанная одежда, которую Боб в конце концов бросил в ящик для пожертвований неимущим. Но, помимо того, там нашлись несколько пар джинсов с дырами тут и там, по новой моде, и стопка футболок с эмблемами рок-групп восьмидесятых годов — они хорошо раскупались на «И-бэе».

И сумка. Небольшой мешочек из синего бархата с надписью «Краун ройял», полный монет, включая пятицентовики с головой индейца и несколько серебряных долларов. Боб толкнул их все скупщику монет в Санта-Монике и получил двести двадцать баксов. Это была фантастическая прибыль, учитывая, что за все содержимое лота он заплатил лишь шестьдесят пять.