📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПриключениеПодводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 171
Перейти на страницу:
Эль Греко. Скорее порывистый, чем нервозный, и он знал свою работу от и до. Эти двое ходили вместе с самого начала. Они общались, пользуясь минимумом слов.

«Где второй помощник?» — спросил Командир.

«На борту. Все еще его вахта. Может быть, он появится позже».

«А, ну ладно, кто-то же должен службу нести». — Командир пожал плечами. — «А как наш драгоценный Номер Первый?»

«Ползает по борделям».

«Он и в борделе? Не смеши меня».

«Возможно, он пишет свое завещание — ты же знаешь, насколько он аккуратен».

Командир даже не упомянул младшего офицера-механика, который шел с нами как уже назначенная замена Стармеху после этого похода. Это значило, что в кают-компании нас будет шесть офицеров — тесно сжатых вокруг миниатюрного стола.

«Куда пропал Томсен?» — спросил Стармех. — «Он ведь не обойдет нас, не так ли?»

Томсен, командир подводной лодки U-F и новоиспеченный кавалер Рыцарского Креста, лично дал нам описание своего последнего похода, сидя в глубине кожаного кресла в отеле «Мажестик». Он вспоминал, выставив локти и сложив руки как в молитве, уставившись в противоположную стену.

«…они громили нас примерно сорок пять минут. Немедленно после погружения на нас сбросили семь или восемь бомб, установленных на глубину около 60 метров, и они взорвались довольно близко от лодки. Одна из них взорвалась над нами, примерно на траверзе пушки и в 60–70 метрах слева по борту. Остальные были на расстоянии от 800 до 100 метров. Затем, около полуночи, они сбросили вторую серию глубинных бомб. Мы некоторое время постояли на глубине и затем отползли на самом малом ходу. В конце концов, мы всплыли и устремились за конвоем. На следующее утро эсминец сделал галс в нашем направлении. Море 3 балла, небольшой ветер, шквалы, частичная облачность — хорошие условия для атаки с перископной глубины. Мы погрузились и выпустили две торпеды — оба раза промазали. Затем атаковали с кормового аппарата. Это привело к успеху. Мы следовали за конвоем, пока нам не было приказано повернуть назад. Цетшке засек второй конвой. Мы настигли его как раз перед 18:00. Хорошая погода, море от 2 до 3 баллов, частичная облачность».

Томсен сделал паузу.

«Забавно то, что когда у нас бывает удачная атака, то это происходит в чей-либо день рождения. В первый раз это был котельный машинист, во второй раз — телеграфист. Одинокое судно было потоплено в день рождения кока, а эсминец в день рождения помощника торпедиста. Странно, не правда ли?»

Подлодка Томсена, когда она пришла на раннем утреннем приливе, несла на наполовину поднятом перископе четыре вымпела: три белых в знак потопления торговых судов и один красный, означавший потопленный эсминец.

Голос Томсена, хриплый, как лай собаки, донесся через маслянистую тошнотворную поверхность воды гавани: «Обе машины стоп!»

Подводная лодка имела достаточно инерции, чтобы беззвучно доскользить и встать рядом по борту. Появившись в видимости с носа, она вышла из вязкой тяжести воняющей гавани как переполненная ваза сухих цветов. Головки цветов были смутными цветными пятнами, поставленными в темный мох. Когда они приблизились, они превратились в бледные и изнуренные лица, обрамленные бородами. Глаза с черными кругами, глубоко погруженные в глазницы, некоторые из них лихорадочно блестевшие. Меловая кожа, просоленные кожанки, выбеленные до грязно-серого цвета, бескозырки, неустойчиво посаженные на густые лохмы волос. Томсен, с ввалившимися щеками и тощий как стручок, выглядел по-настоящему больным. В его дружелюбной улыбке было что-то от улыбки скелета.

«Имею честь доложить о возвращении из боевого похода подводной лодки U-F!»

Троекратное громкоголосое ура приветствовало его полушутливое заявление. Эхо резко отразилось от склада No.1, затем, более смазано, от судоверфи Пенхоэ.

***

Сегодня вечером Командир демонстрировал свое презрение к внешнему лоску тем, что надел свой самый старый мундир. Перед его мундира, который давно стал из голубого серым, был весь в пятнах и выцветшим. Некогда блестевшие золотом латунные пуговицы позеленели, а рубашка приобрела неопределенный голубовато-серый цвет, близкий к сиреневому. Красно-бело-черную ленту, на которой болтался Рыцарский Крест, можно было принять за перекрученный шнурок от ботинок.

«Времена изменились», — пожаловался он, критически обозревая группу юных вахтенных офицеров за центральным столом. — «Власть перешла к строевикам».

В то время клиенты бара «Ройяль» делились на две категории: «старые морские волки», как коллеги Командира сами себя называли, и «младотурки» или идеологически обработанные юноши с верой в Фюрера и орлиным взором, сфокусированным на конечной победе — скрежещущие зубами, как называл их Командир — которые отрабатывали воинственное выражение лица перед зеркалом и напрягали свои ягодичные мышцы по единственной причине — было модным культивировать пружинящую, напряженную походку, которая слегка бросала вес тела вперед на подушечки пальцев ног.

Я уставился на эту коллекцию многообещающих героев, как если бы видел их впервые. Рты как операционные шрамы, резкие голоса, лица, излучающие чувство элитарности, головы, наполненные фразами типа «Глаза Фюрера смотрят на тебя» и «Наш флаг означает больше чем смерть». Один из них застрелился в «Мажестике» две недели назад по причине подцепленного сифилиса. «Он пал за Фюрера и Отечество», так это преподнесли его невесте.

Кроме просоленных морских волков и младотурков, здесь присутствовал один примечательный аутсайдер в лице Кюглера, который разделял со своим старшим помощником маленький столик вблизи двери в туалет. Кюглер, Парсифаль глубин, яро верующий в уникальную судьбу Германии. Голубые глаза с оттенком стали, спина как шомпол, ни унции лишнего жира. Безупречный образчик расы господ, Кюглер имел обыкновение затыкать уши пальцами, когда слышал вульгарные рассказы или подрывные замечания от тех, чья вера в победу была менее безоговорочной, чем у него.

За столиком рядом с Кюглером располагался главный хирург флотилии, еще одно исключение из общего правила. У него была неиссякаемая способность помнить скабрезные анекдоты, почему его и прозвали Грязный Док. Грязный Док был уверен в том, что Тысячелетний Рейх Гитлера уже использовал большую часть отпущенного ему тысячелетия и он говорил об этом всегда, когда был пьян или считал это уместным.

Несмотря на это, в свои тридцать лет он пользовался всеобщим уважением. Во время третьего боевого похода он принял командование и привел корабль обратно в базу после того, как командир погиб при налете вражеского самолета, а два вахтенных офицера получили серьезные ранения, уложившие их в койки.

Теперь его голос возвышался над общим гулом разговоров. «Что за дела, кто-то помер?» — возопил он. — «Кто-нибудь подумает, что это поминки».

«Вполне достаточно шума как есть», — проворчал Командир, умеренно глотнув пива.

Кажется, Моника восприняла послание главного хирурга флотилии. Она притиснула микрофон как леденец к своему кричаще-красному рту, усиливая слова песни

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 171
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?