Праздник, который всегда с тобой - Эрнест Хемингуэй

В этом номере я, кроме того, научился еще одному: не думать,о чем я пишу, с той минуты, как прекращал работу, и до той минуты, пока наследующий день не начинал писать снова. Таким образом, мое подсознаниепродолжало работать над рассказом-но при этом я мог слушать других, всепримечать, узнавать что-то новое, а чтобы отогнать мысли о работе-читать.Спускаться по лестнице, зная, что хорошо поработал, — а для этого нужна былаудача и дисциплина, — было очень приятно: теперь я могу идти по Парижу, кудазахочу. Если я возвращался, кончив работу, не поздно, то старался выйтикакой-нибудь улочкой к Люксембургскому саду и, пройдя через сад, заходил вЛюксембургский музей, где тогда находились великолепные картиныимпрессионистов, большинство которых теперь находится в Лувре и в «Зале дляигры в мяч». Я ходил туда почти каждый день из-за Сезанна и чтобы посмотретьполотна Мане и Моне, а также других импрессионистов, с которыми впервыепознакомятся в Институте искусств в Чикаго. Живопись Сезанна учила меня тому,что одних настоящих простых фраз мало, чтобы придать рассказу ту объемность иглубину, какой я пытался достичь. Я учился у него очень многому, но не мог бывнятно объяснить, чему именно. Кроме того, это тайна. А в сумрачные дни, когдав Люксембургском музее было темно, я шел через сад и заходил в квартиру-студиюна улицу Флерюс, 27, где жила Гертруда Стайн. Мисс Стайн жила вместе сприятельницей, и когда мы с женой пришли к ним в первый раз, они приняли насочень сердечно и дружелюбно, и нам очень понравилась большая студия свеликолепными картинами. Она напоминала лучшие залы самых знаменитых музеев,только здесь был большой камин, и было тепло и уютно, и вас угощали вкуснымивещами, и чаем, и натуральными наливками из красных и желтых слив или лесноймалины. Эти ароматные бесцветные напитки подавались в хрустальных графинах иразливались в маленькие рюмки, и каждая наливка-quetsche, mirabelle илиframboise-отдавала на вкус теми ягодами, из которых была сделана, приятнообжигала язык и согревала вас, и вызывала желание поговорить.

Мисс Стайн была крупная женщина-не очень высокая, ноширококостная. У нее были прекрасные глаза и волевое лицо немецкой еврейки,которое могло быть и лицом уроженки Фриули, и вообще она напоминала мнекрестьянку с севера Италии и одеждой, и выразительным, подвижным лицом, икрасивыми, пышными и непокорными волосами, которые она зачесывала кверху также, как, верно, делала еще в коллеже. Она говорила без умолку и поначалу оразных людях и странах.

Ее приятельница обладала приятным голосом, была маленького роста,очень смуглая, с крючковатым носом и волосами, подстриженными, как у Жанныд`Арк на иллюстрациях Бутэ де Монвиля. Она что-то вышивала, когда мы пришли, и,продолжая вышивать, успевала угощать нас, а кроме того, занимала мою женуразговором. Она разговаривала с ней, прислушивалась к тому, что говорили мы, ичасто вмешивалась в нашу беседу. Позже она объяснила мне, что всегдаразговаривает с женами. Жен гостей, как почувствовали мы с Хэдди, здесь толькотерпели. Но нам понравились мисс Стайн и ее подруга, хотя подруга была не изочень приятных. Картины, пирожные и наливки были по-настоящему хороши. Намказалось, что мы тоже нравимся обеим женщинам, они обходились с нами, — словнос хорошими, воспитанными и подающими надежды детьми, и я чувствовал, что онипрощают нам даже то, что мы любим друг друга и женаты — время все уладит, — икогда моя жена пригласила их на чай, они приняли приглашение.

Когда они пришли, мы как будто понравились им еще больше;но, возможно, это объяснялось теснотой нашей квартиры, где мы все оказалисьгораздо ближе друг к другу. Мисс Стайн села на маграц, служивший нам постелью,попросила показать ей мои рассказы и сказала, что они ей нравятся все, заисключением «У нас в Мичигане».

— Рассказ хорош, — сказала она. — Несомненно, хорош. Но онinaccrochable. То есть что-то вроде картины, которую художник написал, но неможет выставить, и никто ее не купит, так как дома ее тоже нельзя повесить. —Ну, а если рассказ вполне пристойный, просто в нем употреблены слова, которыеупотребляют люди? И если только эти слова делают рассказ правдивым, и без нихнельзя обойтись? Ими необходимо пользоваться. — Вы ничего не поняли, — сказалаона. — Не следует писать вещей inaccrochable. В этом нет никакого смысла. Этонеправильно и глупо. Она сказала, что хочет печататься в «Атлантик мансли» идобьется этого. А я, по ее словам, еще не настолько хороший писатель, чтобыпечататься в этом журнале или в «Сатердей ивнинг пост», хотя, возможно, яписатель нового типа, со своей манерой, но прежде всего я должен помнить, чтонельзя писать рассказы inaccrochable. Я не пытался с ней спорить и не сталповторять, как я строю диалог. Это мое личное дело. Но слушать ее былоинтересно. В тот вечер она, кроме того, объяснила нам, как следует, картины. —Надо покупать либо одежду, либо картины, — сказала она. — Вот и все. Никто,кроме очень богатых людей, не может позволить себе и той другое. Не придавайтебольшого значения одежде, а главное, не гонитесь за модой, покупайте прочные иудобные вещи, и тогда у вас останутся деньги на картины. — Но даже если яникогда больше не буду покупать себе одежду, — возразил я, — все равно у меняне хватит денег, чтобы купить те картины Пикассо, которые мне нравятся.

— Да, для вас он недоступен. Вам придется покупать картинылюдей вашего возраста, одного с вами военного призыва. Вы с ними познакомитесь.Вы встретите их в своем квартале. Всегда есть хорошие, серьезные новыехудожники. Но, говоря об одежде, я имела в виду не столько вас, сколько вашужену. Дорого стоят как раз женские туалеты.

Я заметил, что моя жена старается не смотреть на странноеодеяние мисс Стайн, — и это ей удавалось. Когда они ушли, я решил, что мы всееще нравимся им, так как нас пригласили снова посетить дом двадцать семь наулице Флерюс.

Позднее, зимой, меня пригласили заходить в студию в любоевремя после пяти. Как-то раз я встретил мисс Стайн в Люксембургском саду. Непомню, гуляла она с собакой или нет и вообще была ли у нее тогда собака. Знаютолько, что я гулял один, так как в то время нам была не по карману не толькособака, но даже кошка, и кошек я видел лишь в кафе и маленьких ресторанчикахили же в окнах консьержек-восхитительных толстых котов. Позже я часто встречалмисс Стайн с собакой в Люксембургском саду, но, кажется, тогда у нее еще собакине было.