Макулатура - Чарльз Буковски

А этот человек — Селин? — стоял у киоска и читал журнал. Подойдя ближе, я разглядел, что это «Нью-Йоркер». Селин(?) положил его на место и посмотрел на меня.

— У них только одна проблема.

— Какая?

— Они просто не умеют писать. Ни один из них.

Мимо проезжало пустое такси.

— ЭЙ, ТАКСИ! — крикнул Селин.

Такси притормозило, он подскочил к машине, задняя дверь открылась, и он влез.

— ЭЙ! — закричал я. — Я ХОТЕЛ У ВАС СПРОСИТЬ!

Такси промчалось к Голливудскому бульвару. Селин высунулся из окна, показал мне средний палец. И уехал.

Первый раз за десятки лет я повстречал в этих местах такси — то есть незанятое, без пассажира.

Ну, дождь перестал, но тоска не проходила. К тому же стало прохладно, и пахло так, как будто кто-то мокрый испортил воздух.

Я втянул голову в плечи и отправился к Муссо.

У меня была кредитная карточка «Золотая Виза». Я был жив. И кажется, даже стал ощущать себя Ники Билейном. Я стал напевать мотивчик Эрика Коутса: Ад таков, каким ты его устроишь.

Я посмотрел в словаре Вебстера. Селин, 1891 — 1961. На дворе был 1993- й. Если он жив, значит, ему 102 года. Неудивительно, что ЛЕДИ СМЕРТЬ его разыскивает.

А тот, в книжном магазине, выглядел на 40–50. Ну ясно. Он не Селин. Или &% он придумал, как победить процесс старения. Взять кинозвезд: они снимают кожу с зада и приживляют к лицу. На заду кожа морщится позже всего. Последние годы они дохаживают с ягодицами вместо лиц. Пошел бы на это Селин? Кому охота дожить до 102 лет? Только дураку. И с чего бы Селину захотелось жить так долго? Все это — какое-то сумасшествие. Леди Смерть сумасшедшая. Я сумасшедший. Пилоты авиалайнеров сумасшедшие. Никогда не смотри на пилота. Поднимайся на борт и заказывай выпивку.

Я понаблюдал, как трахаются две мухи, и решил позвонить Леди Смерти. Расстегнул ширинку и ждал ответа.

— Алло, — послышался ее голос.

— М-м-м, — сказал я.

— Что? А, это вы, Билейн. Как продвигается дело?

— Селин мертв. Он родился в 1891 году.

— Статистика мне известна, Билейн. Слушайте, я знаю, что он жив… где-то… и в книжном магазине мог быть он. Вы что-нибудь выяснили? Он мне нужен. Очень нужен.

— М-м-м… — сказал я.

— Застегнитесь.

— А?

— Дурак, я сказала застегнись.

— А… Сейчас…

— Я должна определенно знать, есть он или нет его. Я вам сказала: у меня с ним не клеится. Психологический тормоз. Бартон рекомендовал вас, сказал, что вы один из лучших.

— А, да, кстати, я как раз сейчас работаю на Бартона. Пытаюсь разыскать Красного Воробья. Что вы об этом думаете?

— Слушайте, Билейн, распутайте историю с Селином, и я вам скажу, где Красный Воробей.

— В самом деле, леди? О, я бы для вас что угодно сделал!

— Ну например!

— Ну, убил бы моего любимого таракана, выпорол бы ремнем мать, если бы она была здесь…

— Хватит молоть! Я начинаю думать, что Бартон меня разыграл.

Беритесь-ка лучше за дело. Или вы распутаете историю с Селином, или я за вами приду.

— Одну минутку, леди.

Трубка у меня в руке молчала. Я положил ее на рычаг. Ох. За мной-то она явится без всяких тормозов. Меня ждала работа. Я поискал глазами: нет ли где мухи, чтобы убить.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Маккелви и большая слабоумная куча дерьма. Маккелви посмотрел на меня и кивнул на кучу.

— Это Томми.

Томми смотрел на меня мутными глазками.

— Очень приятно, — сказал он.

Маккелви улыбнулся мне жуткой улыбкой.

— Так вот, Билейн, Томми здесь с одной целью, и эта цель — медленно превратить вас в лепешку кровавого куриного говна. Так, Томми?

— Угу, — сказал Томми.

По виду он весил килограммов сто семьдесят. Ну, состричь на нем шерсть — будет этак сто шестьдесят. Я любезно улыбнулся ему.

— Слушай, Томми, ты ведь меня не знаешь, правда?

— Угу.

— Так зачем тебе меня бить?

— Потому что мистер Маккелви так велел.

— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе выпить твое пи-пи, ты выпьешь?

— Ты не путай моего парня! — сказал Маккелви.

— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе съесть мамино ка-ка, ты съешь мамино ка-ка?

— А?

— Заткнись, Билейн, здесь разговариваю я!

Он повернулся к Томми.

— А ну-ка, разорви мне этого типа, как старую газету, разорви его в клочья и пусти к чертям по ветру, понял?

— Я понял, мистер Маккелви.

— Ну так чего ты ждешь, последней розы лета?

Томми шагнул ко мне. Я вынул из ящика стола люгер и навел на тушу.

— Стой, Томас, или сейчас тут будет больше красного, чем на всех футболках стенфордской команды!

— Э, — сказал мистер Маккелви, — откуда у тебя эта штука?

— Сыщик без машинки все равно что кот с презервативом. Или часы без стрелок.

— Билейн, — сказал Маккелви, — ты чушь порешь.

— Мне уже говорили. А теперь скажи своему парню «тпру», или я проделаю в нем такое окошко, что арбуз пройдет!

— Томми, — сказал Маккелви, — отойди назад и встань передо мной.

Томми повиновался. Теперь надо было решить, что с ними делать. Это было непросто. В Оксфорде мне стипендию не платили.

Биологию я проспал и в математике не отличался. Но до сих пор умудрялся остаться в живых. Кажется.

А пока что я сдал себе некоего туза из некоей заряженной колоды. Ход был за мной. Сейчас или никогда. Приближался сентябрь. Вороны держали совет. Солнце исходило кровью.

— А ну-ка, Томми, — сказал я, — на четвереньки! Живо!

Он посмотрел на меня так, как будто не очень хорошо слышал.

Я холодно улыбнулся ему и щелкнул предохранителем.

Томми был глуп, но не окончательно.

Он упал на четвереньки, встряхнув весь 6-й этаж, как землетрясение в 5,9 балла. Мой фальшивый Дали упал на пол. Тот что с подтаявшими часами.

Глыбясь как Большой Каньон, Томми глядел на меня снизу.