Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер

– Мама, Лию лучше не вспоминать, по-моему. Тем более она уже умерла один раз из-за вашей ненаглядной музыки. Я и сама вижу, что у ребенка хороший слух, но разве этого достаточно, чтобы решать на всю жизнь? С раннего детства тяжелый труд, никакой свободы. Не могу забыть, как ты меня заставляла учить гаммы, когда девочки бегали во дворе!

– Но почему на всю жизнь?! Он будет параллельно учиться в школе, как другие дети, всегда сможет сделать выбор. Умение трудиться полезно в любой специальности, главное – вовремя понять, чего хочешь от жизни. Ты бросила музыку, а что взамен? Однообразная рутинная работа в кругу сплетниц и старых дев – вот твоя свобода!

Да, они часто ссорились, его главные женщины. Обидно и ненужно тратили время и силы, плакали, неделями не разговаривали. Обычно Лева не вникал, это было частью привычной жизни, как коммунальная кухня или стирка.

Потому что в целом жизнь была прекрасна и упоительна! И полна любви. Все, все говорило и пело о любви – улицы и переулки Бульварного кольца, чудесная особенная школа, мамины посиделки с подругами, их загадочный смех, запах духов, стихи, горячие пирожки, аккуратно завернутые в вощеную аптекарскую бумагу. И еще отдельно бездумные и прекрасные выходные, походы в театр и в оперу, да-да, именно так – в оперу, нарядный пиджачок и галстук, как у настоящего музыканта, бабушкино длинное платье, кружевная шаль времен незабвенной Лии, лимонад в театральном буфете. И на этом фоне все разрастающийся круг юных красавиц – соседская девочка Нина, пионервожатая Люда, две чудные кокетки с фортепианного отделения, Медея и Тамара, одни имена чего стоили! И таинственная незнакомка в соседнем дворе, совсем взрослая и прекрасная, в туфлях на каблуке, наверное, из восьмого класса, и милая маленькая арфистка Алина, внучка бабушкиной подруги…

Даже ежедневные четыре часа занятий на скрипке (не больше четырех часов – подчеркивал его обожаемый учитель) искупались постоянным вниманием самого учителя и бурными домашними восторгами.

Со второго класса началось общее фортепиано, и тут наступил настоящий бабушкин триумф! Ей, пианистке, было трудно сродниться с хрупкой скрипкой, требующей личного общения и участия. Смычок, купленный за огромные деньги у пожилого скрипичного мастера, вызывал в бабушке какой-то священный ужас, все боялась, что вот сейчас сломается, порвется. Про натягивание струн и настройку вовсе говорить не приходилось! А с фортепиано все было просто и замечательно – определенные ноты на определенных местах, как в ее любимой аптеке, надежный, прочно стоящий инструмент, твердость аккордов и звенящие трели верхних октав. Бабушкины большие полные руки сразу обретали уверенность, и даже совсем малышом Лева не мог налюбоваться на простоту и стремительность ее игры. Он сразу подхватил эту виртуозность и легкость, мгновенно запоминал новые темы, потом пристрастился подбирать песни военных лет, все время бывшие на слуху. При всей прелести и интимности скрипки с ней не получалось такой свободы, фортепианные аккорды левой руки придавали окраску любой мелодии, скрывали мелкие ошибки и мазню. Кажется, получалось прилично, частые бабушкины гости, в большинстве своем пожилые женщины, дружно умилялись Левиной игре и подпевали, утирая слезы.

Непонятно, как у нее хватало сил, – сидеть рядом все часы занятий, возить внука на бесконечные уроки и одновременно заведовать аптекой, вести дом, готовить еду. Правда, при ЦМШ всегда существовал круг преданных и безумных мамаш, готовых посвятить жизнь своим гениальным отпрыскам, организовали даже дежурство мам в каникулы и на праздники, но они были моложе, в большинстве своем не работали, имели прислугу. Разве Лева задумывался! Кто из детей задумывается?

Занятия часто проходили в квартире учителя, а не в школе, было привычно и уютно ждать в полутемной комнате, разглядывать бесконечные шкафы с книгами, рисунки в толстых рамах. Илья Абрамович никогда не смотрел на время, мог час работать над одной сложной фразой, всегда показывая на скрипке ученика. Получалось настоящее волшебство – тот же инструмент, те же ноты – но вместо неловких и неровных звуков сказочная совершенная Музыка. Две собственные скрипки учителя ходили среди старших студентов, не имевших достаточно средств на покупку хорошего инструмента. Старшие играли блистательно, каждый в своей манере. Это было главным достоинством Ямпольского – увидеть и выявить индивидуальность ученика, развить, сохранить. Технику добирали с преданными и опытными ассистентами, многие ребята уже участвовали в международных конкурсах, выступали с оркестром. Лева был самым младшим по возрасту, до настоящих концертов еще не допускался, но к десяти годам практически полностью перешел в руки Ильи Абрамовича.

Конечно, он не понимал и не помнил преступного режима, в котором рос. Как и все дети, стремился в пионеры, радостно орал песни о Ленине и Сталине, даже один год стал запевалой в школьном хоре. Песни, надо отдать должное, были очень мелодичными и красивыми и часто создавались настоящими хорошими композиторами. Только взрослым задумался и ужаснулся этому коллективному бреду:

Ленин – это весны цветенье,

Ленин – это победы клич…

Даже смерть и похороны Сталина почти не отложились в памяти, наверное потому, что в их школе была особая атмосфера достоинства. Гораздо позже пытался вспомнить реакцию бабушки или мамы, был уверен, что бабушка не рыдала, как все соседки, и не сожалела об умершем «отце народов», но скорее принимал желаемое за действительное.

Вот с «делом врачей» четко помнился один эпизод – у них в комнате сидит незнакомая красиво одетая женщина и тихо отчаянно плачет, а бабушка, такая всегда говорунья, молчит и только раздраженно передвигает чашки на столе. В тот же вечер она рассказывает маме, еще больше раздражаясь и почти переходя на крик:

– Кандидат наук, прекрасный невропатолог, вдова боевого офицера, две дочки-школьницы! Нет, ты мне скажи, как ей теперь жить, как кормить детей?! И сколько это может продолжаться?!

И мама только испуганно шепчет без всякой связи:

– Тихо, тихо, не нужно при ребенке. Разъяснится, вот увидишь, все разъяснится. Марк говорит, что не нужно отчаиваться.

Странно, как он хорошо запомнил тогда Асю Наумовну, мало ли женщин приходило в их дом, мало ли женщин плакало в ту пору.

Да, к тому времени в их жизни появился Марк, будущий мамин муж. Вполне нормальный человек, военный, с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Но невозможно было поверить, что маме нравится этот толстый и почти лысый дядька, что она может гулять с ним, ходить в кино и в гости, праздновать Новый год.

Лева вдруг стал думать про погибшего отца, пытался представить, как они идут вместе на футбол или хоккей, хотя сам Левушка, воспитанный женщинами, всегда оставался равнодушен к спорту. Однажды он вытащил из семейного альбома довоенную фотографию молодых родителей и демонстративно поставил на пианино.

Но мама и бабушка ничего не замечали или старались не замечать. Марк появлялся все чаще, и однажды, вернувшись из школы, Лева застал полную драматизма сцену: мама рыдала, уткнувшись в подушку, а бабушка, бледная, с горящими щеками (наверняка у нее уже тогда была гипертония), ходила по комнате, скрестив на груди руки и монотонно повторяла: