Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер

– Ты не можешь так поступить! Нет, ты не можешь так поступить! Я все понимаю, ты заслуживаешь счастья и нормальной жизни, ты молодая и должна думать о себе. Но я не позволю ломать судьбу ребенка! Рая, ты слышишь? Можешь меня ненавидеть, но я не позволю!

Наверное, слова были иные, женщины вообще употребляют слишком много слов, но смысл оставался прежним – Марка переводили на работу в Хабаровск, и он звал с собой маму.

– Марк серьезный и порядочный человек! И он любит меня! Все говорят, что в такое ужасное время военному человеку, да еще еврею, лучше держаться подальше от центра. Ему предлагают очень ответственный пост, как ты не понимаешь?!

– Я вижу, что он порядочный человек. Кто спорит? И ты можешь ехать, ты просто обязана ехать! Но зачем увозить ребенка?! Что он будет делать в вашей глуши? Неужели ты думаешь, что я не справлюсь?

Бедные-бедные его женщины, они, как всегда, не хотели слышать друг друга, Лева, как всегда, разрывался от любви к обеим, но на этот раз бабушка была абсолютно права – ни в какой Хабаровск он ехать не собирался! Бросить школу, музыку, Москву, товарищей, наконец, арфистку Алинку, с которой уже два раза целовались после занятий? И все ради лысого Марка с его ответственной работой?! Правда, от мысли, что придется разлучиться с мамой, появлялась тошнота и какая-то тоска в животе, и больше всего хотелось прогнать к чертовой матери этого чужого ненужного человека со всеми его орденами и медалями. Но что Лева мог поделать?

Сколько ей было лет? Уже больше шестидесяти, это точно, шестидесятилетие отмечали с мамой, пришли сотрудницы издательства, Лева хорошо помнил. Наверное, ужасно страшно и тоскливо в такие годы разлучаться с единственной дочерью, оставаться одной в жестоком огромном городе да еще отвечать за капризного мальчишку, привыкшего к баловству и вниманию. Не жаловалась, никогда не жаловалась даже подругам, всегда была уверенной и бодрой, до абсурда аккуратной, в строгой блузке с брошью и неизменной вязаной шали.

И ее ненаглядный глупый Левушка вскоре поверил, что все нормально, что жизнь по-прежнему прекрасна и полна радостей и сюрпризов. Тем более начался новый этап в учебе, первый концерт с оркестром, первые настоящие удачи без умилений и скидок на возраст. К тому же фортепиано, казавшееся прекрасной игрушкой, вдруг открыло новый пусть к покорению женских сердец, потому что даже самые музыкальные и избалованные девчонки не могли устоять перед калейдоскопом модных песенок, которые Лева мастерски подбирал на слух. Сам он влюблялся стремительно и страстно, но совершенно не понимал, почему нужно дружить только с Машей, если существуют еще Даши, Марьяши, Наташи и другие чудесные создания с романтическими длинными косами или озорными короткими стрижками. Выбор был таким же невозможным и ненужным, как между мамой и бабушкой, скрипкой и роялем, зимой и весной.

Новый 1956 год начинался просто прекрасно. Во-первых, мама родила девочку. Правда, впервые узнав о маминой беременности и предстоящих родах, Лева, несмотря на исполнившиеся четырнадцать лет, страшно мучительно заревновал, представил себя навсегда забытым и ненужным, но бабушка так безудержно ослепительно радовалась, что и ему передалось это праздничное настроение и ожидание чуда. Тем более на все летние каникулы они собирались в незнакомый, но уже не чужой Хабаровск, деньги на билет давно были отложены, и бабушка договорилась с педагогами о составлении личной программы занятий.

Нетерпению Левы не было границ – очень хотелось увидеть маму после двух лет разлуки. И потом предстояло настоящее далекое путешествие, неделю на поезде, в незнакомый город на великой реке Амур. Он уже давно прочел в энциклопедии и про Амур, и про Хабаровск, к тому же мама каждую неделю присылала длинные подробные письма обо всем подряд – местной природе, новой работе, знакомых, концертах в филармонии. Отдельно описывала маленькую дочку, совершенно замечательную, которую назвали Лилей якобы в память о бабушкиной сестре, хотя Лева не видел никакой связи и ему совсем не нравилось это слащавое имя. Надо отдать должное, у него хватало ума не выступать, тем более бабушка просто умирала от умиления и целыми вечерами вязала какие-то крошечные носочки и шапки для их замечательной Лили.

Но еще предстояла весна, гастроли гениального иностранного скрипача Исаака Стерна, что занимало Леву и его друзей по классу скрипки гораздо больше, чем прошедший недавно XX съезд партии. И хотя в воздухе повисли всевозможные и невероятные слухи, и хотя бабушка с подругами напряженно шепталась по вечерам, беспрерывно повторяя имена Хрущева и Сталина, выступление Стерна затмило все! Потому что именно тогда любимый и единственный Учитель воскликнул, обращаясь к нему, только к нему одному:

– Потрясающе, просто потрясающе! Вот так ты будешь играть! Твоя манера и легкость, я давно чувствовал! Техника наберется, это многие могут, а с легкостью нужно родиться. Начинаем работать, мой мальчик, начинаем работать по-настоящему!

Они умерли с разницей в одну неделю. В светлые теплые июньские дни 1956 года – сначала бабушка, потом Ямпольский. Одновременно покинули его, не предупредив и не объяснив, как нужно жить одному в жестоком огромном и пустом мире. В том же месяце Лева последний раз в жизни посетил ЦМШ. Всего на пятнадцать минут, именно столько потребовалось, чтобы написать заявление об уходе и забрать документы.

Конечно, Таня не была ей сестрой! Просто очень-очень близкой и хорошей подругой. А это, может быть, важнее, чем сестра – ни обязанностей, ни случайных совпадений, а только настоящее взаимное понимание и доверие. Они сразу подружились, две испуганные первоклашки – Оля Попова и Таня Левина, и все годы сидели за одной партой, пока не объединили с мужской школой. Как раз в восьмом классе и объединили, Оля точно помнила, потому что они проходили по литературе Евгения Онегина. И пересадили всех тогда же. Зачем? Педагогический прием для успешного слияния коллективов? Лишние неудобства и огорчения!

Мальчишки, конечно, не могли пропустить такое замечательное совпадение – Ольга и Татьяна, все время неразлучны, обе – отличницы. Мальчишкам немного нужно для тупого ржания. Но им было мало имени, Олина фамилия на фоне пушкинской «Сказки о попе и о работнике его Балде» служили для этих придурков отдельным вдохновением. Поповна-Балда, вот как ее звали в классе.

Все, все было мучительно и невыносимо – жестокое прозвище, ранящие пушкинские слова, собственная беспомощность. Таня, ее милая подружка Танечка, действительно походила на Татьяну Ларину – темная коса, молчунья, мечтательница. Но Ольга! Конечно, мальчишки ржали. С ее ростом и размером ноги! Даже учитель физкультуры был ниже. Все время хотелось втянуть голову в плечи, ненавидела глядеться в зеркало, ни разу не примерила туфли на каблуках.

Маме нравились простые русские имена – Ольга, Владимир. Бедная мамочка, она всегда хотела как лучше. Наверное, выбирая имя, она представляла хорошенькую маленькую дочку в кудряшках и передничках, а не тощую длинную Поповну-Балду. Еще обиднее, что братишка Володька рос настоящим красавчиком – с густой светлой шевелюрой и ярко-синими мамиными глазами. Везет дуракам! Как будто нужны такие глаза, чтобы гонять мяч на пустыре и валяться с детективами. А Оле достались отцовские, тускло-серые, почти без ресниц. И волосы тоже серые, прямые, как солома. Приходилось туго заплетать косы, чтобы не свисали унылые пряди. Мама самоотверженно делала вид, что не замечает Ольгиной некрасивости – «главное – душа!». Конечно, как у чеховских героинь: душа и мечты о прекрасном завтрашнем дне. И все как одна были несчастными и одинокими!