Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий

На какой-то миг Кара-Мустафа-паша отключился от созерцания своего шумного воинства и очутился в полной тишине — подобно той, что наступила во время пира, когда он объявил о намерении вести армию на Вену. Для военачальников это сообщение прозвучало как гром среди ясного неба. Все застыли в огромном напряжении, и никто из бейлербеев не торопился с ответом на заданный великим визирем вопрос. Когда же раздражённый долгим молчанием Кара-Мустафа спросил, почему они ничего не говорят, Сари-Хусейн-паша, бейлербей Дамаска, с преувеличенной бодростью ответил:

— Ваше дело отдавать приказы, наше — выполнять!

Военачальники облегчённо вздохнули и дружно поддержали Сари-Хусейна-пашу. Великий визирь довольно огладил бороду, милостиво улыбнулся, и пир пошёл дальше своим чередом.

Но, как говорится, в семье не без урода. Хан Мюрад-Гирей, а за ним и бейлербей Буды Ибрагим-паша, мнение которых спросили после окончания совета (куда они не были приглашены), неожиданно запротестовали. Шурин самого султана, старый и храбрый наместник Буды, известный своим благородным характером, стоял на том, что сначала нужно взять в осаду Яварин, а вглубь Австрии послать татар, которые мгновенно превратят территорию врага в руины. Тогда император быстро согласится на все условия мира, выставленные ему Турцией. Поход на Вену, когда в тылу османской армии оставались многочисленные австрийские крепости, он считал чрезвычайно рискованным предприятием. Великий визирь был оскорблён этим выступлением Ибрагим-паши, и в глубине души поклялся отомстить ему, дождавшись какого-либо промаха с его стороны.

Более крупный разговор предстоял ему с крымским ханом. Мюрад-Гирей также считал, что вначале нужно взять Яварин и Комаром, послать часть войск на опустошение австрийских земель, и, перезимовав с армией в приграничье, в следующем году завладеть разорёнными землями. Он предостерегал великого визиря в отношении немецкого короля, который носил титул императора, верховного властителя христианских государств; наступление на его столицу может привести к тому, что даже те гяуры[9], которые ведут с ним войну, поспешат к нему на помощь. Такого же мнения был и Ибрагим-паша.

Но так как остальные военачальники приняли план Кара-Мустафы без какого-либо сопротивления, решение о походе на столицу Австрии было советом одобрено. Тем не менее мстительный визирь не простил хану его выступления и в мыслях строил планы лишить Мюрад-Гирея трона, хотя официально никак не проявлял к нему своего нерасположения.

Великий визирь послал султану сообщение об изменении стратегического плана только тогда, когда приказал строить мосты на Рабе. Конечно же этим он вызвал сильное недовольство Мехмеда, что решение было принято без уведомления и без его высочайшего согласия.

«Нашей целью были замки Яварин и Комаром, а о Вене даже речь не шла! — сердито сказал султан в присутствии большого количества придворных. — Удивительно безрассудный шаг совершил Кара-Мустафа-паша, дав увлечь себя этой прихоти… Но теперь пусть Всевышний поможет ему! Во всяком случае, дай он об этом раньше нам знать, я бы на такие изменения плана кампании не согласился».

Когда великому визирю верные люди донесли слова султана, он снисходительно улыбнулся: «Ай да Авджи, ах, хитрец!» Вовремя умыть руки — большое достоинство умного повелителя. Кара-Мустафа остался доволен собой; он всё-таки проник в потаённые мысли Мехмеда. И всё благодаря Лаз-Мустафе. Что ж, реис-уль-кюттаб получит после победы достойное вознаграждение из трофеев…

Седьмого июля главные турецкие силы двинулись на Вену вслед за татарами, которые упорно преследовали отходящих австрийцев, нанося им значительные потери. Возле Яварина остался сильный корпус под командованием Ибрагим-паши, которого Кара-Мустафа постарался удалить из своего лагеря, чтобы тот снова не выступил против его приказаний. Однажды дошло до того, что разъярённый словами паши великий визирь воскликнул: «Верно говорят люди, что когда человек перешагнёт семь десятков лет, ума у него уже нет и он глупеет!»

Отстранённые от реальности раздумья Кара-Мустафы-паши прервали музыканты. Дервиши, всегда сопровождавшие янычарские полки, устроили сводный оркестр, и рёв пятисот труб, казалось, разбил голубой хрустальный небосвод вдребезги, и его осколки посыпались прямо ему на голову. Великолепный арабский конь великого визиря от неожиданности всхрапнул и попытался встать на дыбы, но сильная рука седока мигом укротила благородное животное. Трубачам вторили барабанщики, и немыслимый грохот больших литавр заглушал не только шум войска, проходящего мимо великого визиря, но и его размышления, которые вдруг перемешались и стали похожими на плов бедняка, в котором трудно отыскать кусочек мяса — здравую мысль.

В Истанбуле[10] особым уважением пользовались два ордена дервишей — вертящиеся (рифаийа) и ревущие (маулавийа). Но с янычарами в походы обычно ходили дервиши из ордена бекташей, который основал приехавший из Хорасана шейх Хаджи Бекташ Великий; он прославился как святой муж и пользовался большим уважением. Бекташи толпами сопровождали янычар, воодушевляя их на подвиги. Они красочно описывали им рай и читали суры из Корана, в которых говорилось, что на павшего в бою изольётся особая милость Аллаха. Нередко бекташи и сами принимали участие в сражениях.

«Гу-у! Гу-у! Гу-у!..», — неистово орали бекташи, приветствуя великого визиря, и их голоса временами заглушали даже вопли медных труб. Кара-Мустафа-паша недовольно поморщился (он терпеть не мог этих грязных оборванцев, вечно сующих свой нос туда, куда не следует), но тут же надел на лицо маску большой святости и поднял руки к небу: «Аллаху акбар! Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммад — его пророк!»

Лето 1683 года обещалось быть жарким — армия султана Мехмеда IV приближалась к Дунаю. Конюшни султана должны находиться в Риме!

Субаши — начальник полиции Истанбула — задержал участников пьяной ссоры, затеявших драку, и устроил им показательную порку при большом стечении народа, которого хлебом не корми, но дай посмотреть на какое-нибудь занимательное зрелище. А что может быть интереснее и увлекательней, нежели удары палкой по животу и подошвам ног? Наказуемые лежали на земле в ряд, и их крики звучали музыкой в ушах жителей столицы Османской империи — правоверные терпеть не могли пьяниц. А уж нарушителей порядка и драчунов — тем более.

Обычно субаши с подчинёнными обеспечивал порядок в городе в светлое время суток. Вместе с мухтасибом, наблюдающим за соблюдением исламских моральных норм, он следил за тем, чтобы регламенты, касающиеся деятельности ремесленников и торговцев, соблюдались должным образом. Кроме того, субаши задерживал пьяных, злоумышленников, бродяг и вообще всех подозрительных лиц и при необходимости наказывал задержанных.