Шмотки. Роман из мира моды - Кристин Орбэн

Вот другой составленный нынешним летом ансамбль, вдохновивший на неудачный жест мужчину, оказавшегося моим соседом по столику. Он подвозил меня в своем автомобиле. Я была согласна принять его поцелуй. Но когда он ладонью с растопыренными, подобно пальме на Канарах, пальцами прикоснулся к моей левой груди, я отвесила ему пощечину.

Жизнь – это кино. Я сохраняю все шмотки, сопровождавшие меня в определенные моменты жизни, это дарует мне право пересматривать их, сидя на полу в моей гардеробной под кровом плечиков и воспоминаний, я перекручиваю пленку, замедляя кадры.

Когда-то давно я мечтала о том, чтобы стать продавщицей в бутике Шанель (или короче: попытка встать в строй).

Девочкой я мечтала стать продавщицей в бутике Шанель, приблизиться к миру стильных, броско одетых женщин, жить в ритме сменяющихся коллекций, среди новинок, приливов одежды, в этом запахе свежести, оберточной бумаги, новых, не надеванных платьев, готовых пережить прекрасную историю.

Обожаю истории; каждый раз, когда я переодеваюсь в новое платье, жизнь моя обогащается, наполняется опытом» я обретаю роль, я становлюсь героиней.

Стиль Шанель жестко структурирован, здесь строгость совершенно вытесняет фантазию. Это воплощение моральной и интеллектуальной дисциплины, ничего мне не говорившее в ту пору, сформировало мой первый жизненный опыт, что я осознала лишь позже. Мне захотелось стать продавщицей в бутике на рю Камбон (и к счастью, меня туда взяли).

От униформы к желтому костюму из органзы и буклированной шерсти

Каждое утро на протяжении шести месяцев, четырех дней и трех часов я переодевалась в униформу: плиссированная юбка из черного шелка и блузка с галстуком из розовато-бежевого крепа, вокруг шеи – нитка барочного жемчуга в один ряд, никаких серег, черные босоножки с грифом Коко Шанель (СС – Coco Chanel).

На рю Камбон, 33, работают двадцать продавщиц, всецело преданных этому стилю одежды, исключение составляет мадам Ламарк, директриса бутика, которая имеет право носить двухцветный кардиган, где на каждой пуговице инициалы Мадемуазель, и вторую нитку жемчужных бус. Другое исключение – ее коллега Бернадет: у нее довольно округлые формы, и складки юбки приоткрываются на животе и ягодицах, что явно подчеркивает различие.

Как сделать, чтобы тебя заметили, как быть любимой в этой безликой одежде, когда ты так подавлен,– возможно ли это без усилий и приманок, без призывов, без воланов, без брючных костюмов, без искорки бунтарства, призванного просигналить всему свету, что я существую?!

Утром мне стало дурно. Должно быть, силы мои были на исходе, я оказалась на грани нервного истощения. Да, у меня внезапно возникло ощущение, что на мне надета смирительная рубашка; наиболее наглядно неприятный симптом жертвы выступил у меня на коже. В следующие пять минут я приобрела сходство с панцирем вынутого из кастрюли омара, мое лицо, руки, ноги, открытые и прикрытые одеждой части тела распухали на глазах, я больше не могла сопротивляться подступающему удушью, асфиксии, каждодневному потопу, вселенскому наводнению. Повязанный вокруг шеи галстук налился тяжестью, сдавил шею, едва не удушив меня; мои губы сомкнулись, в ноздрях защипало, они перестали воспринимать воздух. «Шанель №5» и «Шанель № 19». Затем склеились веки. Я скорее предпочту отсутствие света, мир теней убийственной монотонности, мошенничеству организованной гомогенности, милитаристской тупости, осмеливающейся использовать слово «престиж» применительно к униформе; униформа – это идиотизм, удушающий не хуже углекислого газа; она галлюциногенна, как некоторые разновидности грибов, убийственна, как война, к которой взывает эта форма. Мода должна быть непредсказуема как жизнь. Меня стерло с лица земли непредвиденной катастрофой, мой сердечный ритм совершенно разладился. Униформа скучна до смерти.

Я умирала.

Кто носит униформу, кроме военных, пожарных, воспитанников пансионов и судебных исполнителей? Все эти люди сведены к единственной функции.

Директор по персоналу, несмотря на мое сопротивление, хотела, чтобы мое «я» истаяло в теле продавщицы бутика Шанель, она хотела уничтожить мою индивидуальность, мою свободную волю.

Неудивительно, что моя эпидерма взбунтовалась: они называют это аллергией, в общем я так и думала, еще не расслышав куда более сложные слова, произнесенные врачом над изголовьем скромной служащей.

Все случилось примерно в пятнадцать тридцать, в час, когда элегантные дамы выходят из «Релэ», «Стреза», из бара «Ритц»; прямо в центре бутика я грохнулась в обморок на ковер с эмблемой Коко.

Мои коллеги в своих креповых бежево-розовых блузках столпились вокруг меня, несмотря на то, что я знаками отчаянно пыталась призвать их отойти. И вот тогда в надежде оживить стиснутое удушьем тело мой взгляд уперся в новые светло-желтые твинсеты, выставленные в витрине в продуманном беспорядке.

Тут подоспела мадам Ламарк, и узел продавщиц распался. Слегка вскрикнув, она расстегнула воротничок моей блузки и склонилась ко мне, пытаясь расслышать, что я говорю. К своему громадному изумлению, она обнаружила, что я детально описываю новую модель Шанель, которую декоратор разместил в витрине на ковре из пластиковых маргариток.

Речь шла о желтом костюме: жакет из буклированной шерсти с коротким рукавом и юбка-годе из органзы. Запястья манекена были унизаны браслетами, копировавшими тот, что некогда сотворила великая Мадемуазель, а с шеи свисали цепочки, увенчанные византийским крестом с эмалевыми вставками, рубиновыми, зелеными, цвета морской волны. Ансамбль дополняли босоножки с верхом из той же ткани, что и жакет. Просто чудо, сокровище. И, невзирая на физические страдания, я улыбалась со дна своего бреда, радуясь, что от меня не ускользнула ни одна деталь.

Подоспевший доктор Ратавель приклеился ухом к моей груди. Он расслышал тот же монолог, что и директриса. Поцарапанный диск заедало, мысли тоже.

Ученый муж возвестил: «Шизофренический психоз, диссоциативный и непроизвольный». Сердечная аритмия и слюнные выделения из сублингвальных гланд в ротовую полость подтверждали его диагноз.

– Поводом послужило состояние недостаточности, – сказал он, – опасное лишение, отсюда яркое проявление синдрома отнятия от груди. Нужно немедленно снять с нее одежду, достать из витрины желтый костюм, о котором она все время твердит, и надеть на нее, и все эти побрякушки тоже.

– Вы что, шутите? – Тон директрисы был еще более негодующим, чем обычно.

– Это вопрос жизни и смерти!

– Вы имеете представление, сколько стоит каждый из этих браслетов? Это копии браслетов, некогда созданных Мадемуазель, пятьсот тридцать евро каждый, а их шесть, да еще цепочки, это новый комплект для морских прогулок, будущий бестселлер!

На пороге обморока я, должно быть, ощутила, что мне вынесен приговор, потому что глаза мои закатились куда-то далеко, к мозгу, где царила сплошная тьма.

Вспоминаю, что в этот момент до меня донесся восхитительный аромат духов – шик и шок, позвякивание брелоков на цепочке, прикосновение напудренной щеки, чуть шероховатой и очень нежной, затем губ – и после звука поцелуя раздался величественный приказ исполнить предписание врача.