Белый, как снег - Салла Симукка

Белоснежке вновь стало холодно, хотя жара окутывала ее, как плед, со всех сторон. Она инстинктивно начала искать в лице Зеленки черты своего отца. Есть ли что-то знакомое в этом прямом, узком носе? В темных бровях? В форме подбородка? Иногда ей казалось, что лицо отца мелькало перед лицом Зеленки, но затем этот вид исчезал.

– Мама говорила, что роман был коротким, но пылким. У него была жена в Финляндии. Я получилась случайно, но когда мама заметила, что беременна, она решила меня оставить. Мужчине, моему отцу, на этой стадии она ничего не рассказала. Лишь когда мне исполнилось два года, мама отправила ему мою фотографию.

Зеленка помолчала секунду и сделала большой глоток воды. Белоснежке казалось, что она сидит на качающемся стуле. Она слушала слова Зеленки, но ей было сложно воспринимать их смысл. У отца вторая дочь. Здесь. Ее старшая сестра.

– Отец хотел бы встретиться со мной, но мама запрещала. Много лет он слал письма, открытки, фотографии, маленькие подарки, деньги… Мама никак не отвечала. Отправлений стало все меньше, потому что не было никакого отклика. Наконец, они закончились. Мама рассказала мне об отце, но не об этих письмах. Я сама их нашла, когда мне было двенадцать. Мама прятала их в коробке в шкафу за простынями. Я успела лишь чуть-чуть их проглядеть, поскольку в этот момент мама вошла в комнату. Она пришла в ярость. По ее мнению, я стала копаться в ее вещах у нее за спиной. Она вырвала у меня коробку и вытряхнула ее содержимое в камин. Сожгла все. Я проплакала тогда весь вечер.

Зеленка говорила ровным, тонким голоском, но дрожание ее рук показывало, что рассказ дается ей непросто. Потом она снова замолчала, не зная, что рассказывать дальше.

Рядом с ними кучковалась группа итальянских школьников. Мальчишки хлебали колу и соревновались, кто круче всех рыгнет. Американская супружеская пара громко сетовала на то, как трудно переводить евро в доллары, чтобы понять, что и сколько на самом деле стоит. Белоснежка все отмечала, но ей казалось, что голоса идут откуда-то издалека, из другого измерения.

Рассказ Зеленки явился кусочком головоломки, который встал на свое место именно в то окошко, которое тревожило Белоснежку столько, сколько она себя помнит. Она всегда знала, чувствовала, ощущала, что в ее семье что-то скрывалось. Что-то значительное, о чем не говорили, но что так густо обволакивало дом, что становилось трудно дышать. Натянутость поведения отца. Грустные, заплаканные глаза мамы. Беседы, которые прекращались, стоило Белоснежке приблизиться.

Все же ей было трудно представить отца вот таким. Петер Андерссон всегда был замкнутым, всегда корректным, держащим себя в руках. У многих людей есть «я» публичное и «я» домашнее, которые отличаются тем, что домашнее «я» осмеливается выказывать близким свою тоску, усталость, огорчение, а с другой стороны, проявлять тепло и веселость. Белоснежке всегда казалось, что у ее отца есть только публичное «я». Он всегда был одинаков. Человек в жесткой кожуре.

Мог ли быть у ее отца бурный роман в Праге? Способен ли он вообще на бурные романы? Отец даже ни словом не обмолвился, что был в этом городе. Впрочем, что в этом странного? Можно подумать, он захотел бы подсказать Белоснежке, куда сходить и что обязательно посмотреть…

Зеленка рассказывала о таком Петере Андерссоне, которого Белоснежка не знала. Но все же она решила пока промолчать. Вполне возможно, что у ее отца много сторон, о которых ей неведомо. Знаем ли мы вообще других людей в достаточной мере? Даже своих близких?

– Когда мама умерла, я думала, что никогда ничего больше не узнаю об отце. У меня было только имя – Петер Андерссон – и то, что он живет в Финляндии и говорит по-шведски. Но имя это распространенное и не могло никак помочь. А потом я увидела тебя…

– Как ты узнала меня? – Белоснежка не могла не спросить. – Мы же раньше не встречались.

Первый раз за все время на уголках губ Зеленки мелькнула еле заметная улыбка.

– Прежде чем мама сожгла письма, я успела увидеть твою фотографию. Там тебе было восемь лет. На другой стороне было написано «Din lillayster Lumikki»[7]. Фотография запомнилась мне, до самых маленьких деталей. Когда я тебя увидела, то сразу узнала. Ты такая же, как на фотографии. Все же я хотела быть до конца уверенной, поэтому следовала за тобой пару дней и наблюдала. Надеюсь, ты не обиделась?

Белоснежка замотала головой. Этим движением она пыталась что-то отрицать, но не знала точно, что именно.

Она лишь знала, что с этого момента все будет не так, как раньше.

Женщина дала отбой связи, улыбаясь про себя. Ей не нужно благословение Господа. Оно нужно многим другим – но не ей.

В волосах тот же каштановый оттенок, который ближе к холодной седине, чем к теплому рыжему. Волосы Зеленки были длинными. Если бы она распустила свою корону из кос, то они наверняка упали бы до самого низа спины. Белоснежка была подстрижена под мальчика или под Керри Маллиган. Правда, что особенного можно определить по цвету волос? Этот каштановый оттенок весьма распространен в Средней Европе.

Серые глаза. У Зеленки немного темнее, чем у Белоснежки. Ну, если присмотреться, такая же мягкая линия верхней губы. Но черты лица все же другие. У Зеленки лоб намного выше, у Белоснежки нос короче и меньше. Телосложение вроде одинаковое. Возможно, Зеленка чуть-чуть повыше…

Они стояли рядышком у зеркала в туалете и изучали лица. Зеленка расправила плечи Белоснежки. Та почувствовала себя некомфортно. Ей не нравилось, когда посторонние люди прикасались к ней. Ей хотелось защищать свою территорию даже от близких, и она редко позволяла себя касаться. Хватка Зеленки была крепкой, цепкой. Кожа на ее лице была такой же светлой, как и на руках. Белоснежка же выглядела немного загоревшей.

Судя по внешнему виду, они могли быть сестрами. А могли и не быть… Ни одна черточка не указывала прямо на генетическое родство, не кричала о нем. Никто из них двоих не был особо похож на Петера Андерссона.

Белоснежка облокотилась на раковину и ополоснула лицо и затылок холодной водой. Это взбодрило и заставило мысли шевелиться. И это движение заставило Зеленку ослабить хватку.

– Что скажешь? – спросила она.

Она пристально и ожидающе посмотрела на Белоснежку. Прямо как маленький, выпрашивающий ласку щенок. Белоснежке больше всего хотелось молчать. Слишком много информации для одного дня. Слишком много новостей. Слишком много разоблачений. Она еще не успела обдумать все это и понять, что из этого следует. И как ей быть дальше.

Белоснежка терпеть не могла, когда не знала, как ей следует поступить.

– Слишком много… для одного раза, – наконец произнесла она, вытирая затылок бумажным полотенцем. Одна капля воды тем не менее успела попасть за шиворот и текла теперь вдоль спины, как плохое предчувствие.

– Знаю. У меня было несколько лет, чтобы смириться с этим. А ты услышала все это только что…