Земля Сахария - Мигель Коссио Вудворд
Шрифт:
Интервал:
Премия за роман была присуждена К. Вудворду в 1970 году, в год самой большой в истории Кубы сафры — 8,5 млн. тонн! Многие из ее участников, очевидно, могли узнать себя в его героях, сопоставить свой опыт с опытом писателя. Коссио Вудворд поднял тему капитальной важности для кубинцев — люди и сахар, — вдвойне важную, ибо речь идет о новых людях и новом сахаре. Да, новом сахаре, потому что, преобразуя социальные отношения, человек изменяет и смысл вещей и явлений, сопровождающих его жизнь. В битве с тростником иными становятся герои романа, иным становится вкус горького в прошлом сахара.
Вал. Земсков
Посвящается Мигелито
Иностранец смотрел на Дарио недоверчиво.
— И все-таки, почему вы оказались здесь, на рубке тростника? — спросил он.
— Я вам уже говорил! — с досадой воскликнул Дарио. — Неужели непонятно?
— Не совсем. Вы скажите по-честному.
— Я и сказал: я здесь по своей воле.
Иностранец пожал плечами, засмеялся. Дарио понял: этого типа не убедить.
— Ну, хорошо. Давайте рассмотрим вопрос с другой точки зрения, по-деловому. Вы рубите тростник, хотя никто вас не заставляет. Так?
— Точно.
— Ну а что вы надеетесь получить за это?
— Получить? За что?
— За свою работу… добровольную, конечно.
— Ничего. Еще не хватало!
Иностранец удивленно поднял брови. Молчание затянулось, слышно было лишь, как нервно постукивал по компасу его карандаш.
— Вы не поняли? Я не получаю ничего, — еще раз повторил Дарио.
— Вы хотите сказать, что вам не платят?
— За рубку тростника — нет.
— И ничего не получаете за ваш труд?
— Нет.
— Но как-нибудь все же поощряют?
— Тем, кто хорошо работает, дают иногда отпуск на несколько дней.
— Ну вот! — Он снова недоверчиво улыбнулся. — А вы, конечно, работаете лучше всех!
— Нет.
— Ну значит, у вас есть какой-нибудь приятель, знакомый, который вам помогает так или иначе? Вас как-то вознаграждают?
— Нет.
Приезжий достал из чемоданчика толстый разговорник. Торопливо листая страницы, он то и дело слюнил пальцы розовым, юрким, как у ящерицы, языком.
— Вы меня поняли? Я говорю: вознаграждение. Премия.
— Да, да, премия. Плата. Вознаграждение.
— Именно. И никто из вас ничего не получает за рубку тростника?
— Никто.
— Вот и разберись тут! Вы в самом деле непонятные люди. Как называется это место? Где мы сейчас находимся?
— Камагуэй, Куба.
Иностранец задумался. Все это так странно, непривычно…
— Что такое Куба, вы знаете, да? — спросил Дарио.
— Куба? Конечно, конечно. Остров… как это говорится? Малоразвитая страна. Рубят этот самый тростник, вручную. Как вы, Дарио. Атомной бомбы нет, в космос не летают… Ну-ну, извините. Я, кажется, кое-что понял.
— А вы? Откуда вы?
Приезжий вытянул руку.
— Оттуда, — сказал он.
Но он мог бы указать куда угодно, назвать любую страну. Он был человеком из другого мира.
УТРО
В средние века четкий звон колокола соседнего монастыря подчинял себе размеренное течение жизни человека. Потом колокол отбивал склянки на кораблях, искавших путь в Индию. В Америке впервые колокол стал отмерять часы труда: подчиняясь его звону, тянулась на Плантацию новая смена. И тот же колокол 10 октября 1868 года на плантации Ла Демахагуа бил тревогу, сзывая на бой за свободу кубинских крестьян. Но колокол разбили, его сменил гудок, сначала паровой, потом электрический. И до последних дней скликал он рабочих оглушающим свистом, будто чудовищный стальной надсмотрщик.
Фернандо Ортис, Табак и сахар соперничают на Кубе, Гавана, 1940.
Пронзительный свисток. В бараке спят тяжелым, непробудным сном. Скорчились. Свернулись в своих гамаках. Храпят. Сопят. Мавр показывает фокусы. Папаша шагает по полю. Тростник вокруг Папаши колышется, растет прямо на глазах. Старик счастлив. На нем длинный балахон, как у того колдуна — взмахнет рукавами, и тростник начинает расти. Растет, качается, звенит… Вот так музыка! Пусть, пусть растет до самой луны. А ну-ка, выше, выше, еще! Нет, пора его остановить, — решает Дарио. — Попробую. Не пройти, тростник стоит стеной. Высокий — с небоскреб. А в стороне сидит Певец, играет на гитаре. Надо его позвать. Эй, помоги-ка мне! Но Певец не слышит. Поет. «Из камня будет нам постель…» Нет, кажется, это не Певец, это тот мексиканец. Хорхе Негрете. А тростник все растет, все растет. Я рублю, рублю. Надо прорубить просеку, будет светлее. За мной идут Пако и Фигаро. Мы продвигаемся с трудом. Пот льет по нашим лицам. Фигаро точит свою бритву о стебель тростника. Сейчас примется за дело. Надо прорубить просеку, скоро придет смена. «Гори все огнем!» — вопит Фигаро. Два быка тащат повозку. А тростник растет, огромные стебли валятся один на другой, свиваются в гигантскую завесу, заслоняют солнце. «Зато теперь мы в тени», — говорит Пако и засыпает. Остальные тоже улеглись спать. Стемнело. Темнота и запах тростникового сока. Удушающая жара. Наверное, я запутался в сетке от москитов. «Из камня будет нам постель, и камень в головах…» Певец на сцене театра имени Мельи. В черном костюме. Нет. Это не Певец, а тот чокнутый парень, что бродил с гитарой по Старой Гаване из бара в бар. Он стал потом знаменитым. Надо потерпеть, скоро придет смена. Четыре танка, переоборудованные в комбайны. Все за мачете! Но никто не встает. «Расти, расти, тростник, — кричит Папаша, — давай, давай, выше, выше, выше, до самой луны!» Земля качается. Землетрясение. Пако хочет залезть в ракету. Да нет, это не ракета, это шар, красный шар, он все раздувается, раздувается, закрывает просеку. Маэстро, музыку! Корнет, дуди во всю мочь! Моисес дует в свой саксофон. Нет, это не саксофон. Это полицейская машина едет, сирена воет. Бежим, говорю тебе! Свисток — прямо в уши. Холодно. Закутать бы ноги в одеяло, повернуться на другой бок, осторожно, чтоб не вывалиться из гамака. Сон, не уходи! Туман. Крики. Ноги замерзли. Москитная сетка, одеяло, чья-то голова, рука, гамаки качаются.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!