Латвия моей судьбы - Светлана Владимировна Ильичёва

Сиверс культивировал свой дендрарий, он менее всего думал о том, что когда-нибудь это станет достоянием народа. Удивительный парк, любовно пестуемый батраками барона, предназначался для весьма узкого круга лиц, удивлявшихся диковинным заморским деревьям. Но собрание древесных пород основных климатических поясов до сих пор украшает правый берег Даугавы близ посёлка Скривери.

От баронского имения остались камни, цоколь разрушенной башни и глухая замшелая стена фундамента, круто обрывающаяся над берегом. А вокруг — кущи ветвей, обилие не вытоптанной травы, над которой то здесь, то там поднимаются вековые стволы выживших, несмотря ни на что, деревьев и поблескивают таблички, привлекающие посетителей прочесть их и уважительно взглянуть на редкостный экземпляр войлочной липы, поросль скального дуба, оставшуюся от материнского дерева, на венгерскую сирень, японскую лиственницу, на два экземпляра румелийской сосны из четырёх, насчитывающихся в Латвии. Ещё вас поразит экзотичность уксусного дерева, ростом со среднюю яблоню, с ветвями, покрытыми серебристым ворсом, с узкими стрельчатыми листьями и вертикально посаженными свечами соцветий цвета «бордо». Но самое главное, что ощущаешь наедине с флорой, это заботу, пристрастное отношение к ней людей, подмеченное мною ещё по дороге сюда.

Стараниями биологов во главе с А. Звиргздом и Я. Мауринем, посвятивших дендрарию одну из своих книг, этот парк передан в ведомство Калнснавской лесоопытной станции. Надо надеяться, что редкостные деревья, достигшие уже своего заката, оставят потомство благодаря усилиям специалистов.

Но у большинства парков менее счастливая судьба. В том числе у самого крупного в Латвии, раскинувшегося на площади в 138 гектаров, Каздангского парка под Лиепаей. Это самый настоящий пейзажный парк настроения, созданный вокруг системы прудов и озёр, щедро раздавший всей округе свои сеянцы, отчего на ближайших хуторах растут нездешние деревья. И печально, что вся эта огромная биологическая система медленно приходит в упадок. Равнодушные люди привозят в парк мусор, в густых зарослях лежат, разлагаясь, мёртвые деревья, поверженные ураганом 1967 года. Два хозяина — Каздангский совхоз-техникум и колхоз имени Ленина — никак не могут поделить свою заботу о судьбе парка.

Но живёт в Казданге старый педагог Янис Межсета — пламенный поклонник парка, энтузиаст его восстановления. Он знает здесь каждый кустик, каждое дерево, здоровое и больное, он не устаёт привлекать ребят к борьбе за сохранение этого прекрасного ландшафтного объекта. Сделано — крупицы, предстоит целенаправленное, обоснованное проектом восстановление.

— Есть парень, мой тёзка, — подробно объяснял мне Звирзгд, вернувшийся из очередной поездки в Каздангу. — Он уехал на работу в Каздангский совхоз — техникум только ради парка. Конечно, директору не до этого. Есть учебный план, большое хозяйство и массивы угодий, где уж тут дойдут руки до парка. Но Андрис с группами учащихся систематически выходит на расчистку зарослей.

А сам Звирзгд ездил в Каздангу, чтобы убедить председателя колхоза имени Ленина выделить для работ в парке несколько колхозников.

— Он агроном, он меня понял, — сказал учёный, удовлетворённый хотя бы и этим, пока не принято решение о финансировании проекта восстановления крупнейшего в республике ландшафтного парка, где растут удивительные представители дальневосточной флоры, а к осени клёны надевают багрянец не сразу: один ещё зеленеет, другой — желтеет, а третий пламенеет.

Есть в Латвии парки, где восстанавливать практически нечего. Например, в Балдоне, реконструируя курорт, безжалостно обошлись с насаждениями, оставленными в подарок от предыдущих поколений, и, кто знает, сколько десятков лет потребуется на возрождение парковой зоны, ещё недавно украшавшей эти места. В Бирини срубили две дальневосточные пихты только для того, чтобы проложить канализационную трубу, хотя можно было без хлопот обойти пихты стороной.

Согласно существующим юридическим нормам, всякое строительство на территории парков должно вестись только с разрешения профильного министерства. Но сплошь и рядом колхозы и совхозы, различные организации игнорируют мнение министерства, и прекрасные объекты природы прочерчиваются траншеями, перекрываются линиями электропередач, становятся складом сельскохозяйственного инвентаря.

Не в пример взрослым дядям и тётям из Балдоне и Бирини поступают дети, живущие в посёлке Межотне. Здесь забота о местном парке стала непреложным элементом воспитания подрастающего поколения. Каково же было нерадивому дяде, пившему горькую в парке, когда его «арестовали» два карапуза и препроводили в контору Межотненской опытной станции со словами:

— Этот дядя бьёт бутылки в нашем парке.

Заметьте — «в нашем»! Заметьте — дети!

Наши взаимоотношения со старыми парками республики обусловлены серьёзной экологической проблемой, наиболее наглядно и остро ощущаемой людьми. Речь идёт о взаимоотношении природы и человека, о нарушении биологического равновесия в окружающей нас среде.

Охрана природы возводится теперь в ранг государственной политики и базируется на общественном самосознании людей. Чтобы сохранить естественный природный ландшафт, создаются национальные парки как, например, парк «Гауя», проект которого разработан в Институте лесохозяйственных проблем по постановлению Совета министров Латвийской ССР. Ежегодно на территориях леспромхозов в грунт высаживаются тысячи саженцев с закрытой корневой системой. По мнению учёных-лесоводов такие саженцы способны укорениться, даже на самых бедных и мало увлажнённых почвах. Большая работа проводится по сохранению лесной полосы вдоль побережья Рижского залива, на которую наступает песок. Здесь создаётся целый защитный вал из дюн, покрытых песчаными злаками. Когда-нибудь человечество превратит свои каменные города в цветущие сады, упорствуя в борьбе за жизнь старых парков, за разведение новых, ещё более прекрасных.

«Советская Латвия»,

30 августа 1973 год, Рига

Глава 3. И поднялся лес

Когда ему случается ехать по дороге от Даугавпилса на Краславу, он непременно делает остановку на правом берегу Даугавы. Окидывает взором необъятную долину, зеленеющую лугами, обходит морену и поднимается на высокий, разноцветный от трав холм.

Отсюда хорошо видно то, ради чего он пришёл сюда: сосны, сосны, высоко и дружно поднявшиеся на двухстах гектарах вдоль берега. Тихо колышутся на тёплом ветру их пушистые от молодых побегов вершины.

Смотрит на эти сосны седой человек с добрым лицом и мысленно говорит себе: «Мой лес!». Потом он идёт в тень его, ступая по мягкой лесной подстилке среди серо-оранжевых стволов, смотрит туда, где на голубом фоне неба высоко смыкаются кроны, и с грустью умудрённого жизнью, бесконечно влюблённого в неё человека думает: «Какой же я старый…»

Он знает эти места с тех пор, как молодым лесничим с университетским дипломом приехал в Даугавпилсское лесничество, чтобы беречь и обновлять леса, сажать новые. И помнит он, Станислав Христофорович Салиньш, как ходил он здесь, выбирая лучшие места для нового леса, как брал пробы почв, подбирал саженцы, которые, по его мнению, хорошо приживутся, и как потом сорок сажальщиц с лопатами шли в ряд, одна к