Лютый беспредел - Сергей Майдуков

Полученные показания были отрывочными и путаными. Сторож Власенко проснулся среди ночи, чтобы совершить обход (а заодно добавить, как мысленно заключил майор), выбрался из подсобки и увидел много машин, съехавшихся на пятачке, разделяющем продуктовый и вещевой рынки…

Как знал каждый житель «Терешковки», первый состоял по большей части из однотипных прилавков под навесами, тогда как второй представлял собой ряды сооружений, напоминающих железные гаражи эпохи развитого социализма. Только в гаражах этих хранились не «волги» с «жигулями», а различные товары, от обоев и штор до обуви, одежды и бытовой техники.

Рынок возник стихийно, когда рухнул прежний строй, и на его руинах распустились всякие поганки, паразиты и плесень. Торговцев и челноков тотчас подмяли под себя бандиты, как новоявленные, из спортсменов, так и самые настоящие, блатные. Первых перещелкали при разборках и определили на кладбища. Вторых разметали правоохранители, но лишь затем, чтобы занять их место и доить торгашей культурненько, без утюгов и бейсбольных бит. Лет десять продолжалось такое положение дел, пока менты с чекистами не переметнулись к крупному бизнесу, где можно было насосать куда больше. Мелкие предприниматели вздохнули с облегчением и начали наращивать жирок, пока экономическая нестабильность и политическое разгильдяйство не загнали страну туда, откуда она с таким трудом выкарабкалась. В глубокую задницу.

И появились в Неверске новые банды, именуемые теперь уважительно: организованные преступные группировки. За право собирать дань на Терешковском рынке боролись сразу три ОПГ: спортивная, уголовная и этническая. Каждый полицейский города знал об их существовании, а также мог назвать главарей группировок и их наиболее отличившихся подручных. Не являлось это тайной и для Геннадия Ильича Карачая.

Слушая сбивчивый рассказ, он определил, что разборка произошла между качками и блатными. Подстрелили члена спортивной банды, возглавляемой бывшим чемпионом по боксу в легком весе Вадимом Засыпкиным по кличке Муха. Блатарей было меньше, но они выхватили стволы первыми и действовали более решительно.

— Бах-бах! — рассказывал сторож Власенко. — Громко так, я чуть не оглох. И полыхало… мать моя женщина!

— А вы что? — спросил Геннадий Ильич, водивший ручкой по бланку и, естественно, пропускавший цветистые обороты.

— Прятаться полез, что же еще, — был честный ответ. — Забился в щель между коробками, а сам думаю, чего со мной сотворят, ежели найдут. У меня ведь только травматический пистолет, да и то для виду.

— Это как? — профессионально заинтересовался Геннадий Ильич. — Нет разрешения на ношение оружия?

— Разрешение есть, — пояснил Власенко. — Патронов нет. Все расстрелял, когда от подростков отбивался, а на новые не накопил.

— Зато на водку нашел.

— Боже упаси, начальник! Бутылочку пива выпил и только.

— Потому на ногах не стоял?

— У меня с аппаратом проблемы, — нашелся сторож. — С этим, с вестибулярным.

— Настоящие проблемы будут, если бухать не бросишь на дежурстве, — предупредил Геннадий Ильич. — Ставь подпись и ступай греться. Пить не вздумай. Тебя сегодня еще не раз дернут.

Разделавшись со сторожем, он направился с рапортом к следователю, но тот слушать не стал, спросил рассеянно:

— Примет и номеров машин, значит, не имеем? Свободен, майор. Без тебя справимся.

Как будто Геннадий Ильич сам вызвался показания под дождем собирать. И сказано это было таким тоном, словно с ним не прокурорский капитанишка разговаривал, а по меньшей мере генерал МВД.

Плюнул он дождевой водой и отправился в отделение чай заваривать. В ботинках хлюпало, а в носу нет. Это обнадеживало.

Майору Карачаю по инструкции полагалось смениться в восемь утра и отбыть домой на заслуженный отдых, но второй участковый, лейтенант Шагутин, опоздал на целый час, а в девять позвонили из приемной областного управления и вызвали на ковер.

Ехать не хотелось. Ничего хорошего в управлении Геннадий Ильич не ждал. Сырые брюки, утратившие стрелки, неприятно холодили ляжки, ботинки чавкали при ходьбе, подкладка плаща тоже не просохла. Дождь сменился отвратительной туманной моросью, в которой призрачно плавали круги света от проезжающих машин.

Геннадий Ильич с трудом отыскал на стоянке место для своей «шкоды», выглядящей здесь, как бедная родственница на светском рауте. Никто не спрашивал у блюстителей закона, где взяли они деньги на приобретение столь дорогих автомобилей. Это подразумевалось само собой.

Недавно отремонтированное управление МВД ни в чем не уступало офису какой-нибудь солидной компании, гоняющей по трубопроводам горючее или сплавляющей за море металлопрокат. Оформляя пропуск и видя себя в зеркальной стене, Геннадий Ильич особенно остро ощутил свою помятость и неприглядность в этих блистательных чертогах. Ботинки его жалобно попискивали, ступая по сверкающему мрамору.

В приемной секретарша окинула его неприветливым взглядом и, не расщедрившись на улыбку, велела ждать. Он опустился на край кожаного дивана величиной с гиппопотама, взял блестящий журнал со столика и притворился, что углубился в чтение статьи о феномене современной селебрити-культуры. Текст был напичкан слэнгом и словосочетаниями, на которых спотыкалось сознание: панегирический байопик, антикапиталистический пафос, жертва абьюза, сюрреалистическое диджейство, прагматические суббренды. Эти и прочие выражения понадобились автору лишь для того, чтобы порадоваться своему превосходству над заурядными персонами, не способными продраться сквозь его словесные дебри.

«Все вы тут умные, — зло подумал Геннадий Ильич, — а я так, погулять вышел».

Он догадывался, зачем его вызвали, хотя скрывал правду от себя, выдумывая всякие неправдоподобные поводы, вроде вручения ко дню рождения ценного подарка, скажем, именных часов или наградного оружия. Его кликнули, как пса, чтобы дать пинка под зад, вот и все дела. Для какой бы еще цели генерал-лейтенант Харламов снизошел до более чем скромной персоны участкового?

Как только Геннадий Ильич позволил себе посмотреть правде в глаза, ему стало легче. Он небрежно положил ногу на ногу и бросил журнал на стол. Пошли вы все на хер, жертвы абьюза!

В приемную вошел высокий мужчина в штатском и произнес уверенным, зычным баритоном:

— Что, Лидочка, шеф занят еще? Ладно, набери, когда освободится. Отличная помада. — Он собрался выйти, когда его взгляд остановился на Геннадии Ильиче. — Гена? Карачай?

Геннадий Ильич понял, что видит перед собой бывшего однокашника, с которым начинал службу. Лешка Лепехин, такой же дембель, как он сам, пришедший в милицию не столько за зарплатой и гособеспечением, сколько за правдой и справедливостью. И вот теперь раздобрел, приоделся, прическу соорудил и дверь к начальству чуть ли не ногой открывает.

— Привет, Алексей, — сказал Геннадий Ильич, вставая, чтобы ответить на рукопожатие.