Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов - Светлана Лучицкая

Новым периодом в осмыслении проблемы инаковости стал XIX в. Именно в этом веке формируются многие направления мысли, — включая историческую науку, — принципом которых был эволюционизм. В соответствии с этими принципами прошлое человечества, история культуры рассматривались как непрерывный процесс развития, эволюции. Такое представление о нем было отягощено ценностными категориями прогресса, непрерывного поступательного движения. Верили в безусловный прогресс науки, единство позитивной научной методологии как для гуманитарной, так и для естественнонаучной сфер знания. Потому история культуры изучалась как объект — т. е. с тех же позиций, с каких в естественных науках изучается природа. История считалась точной наукой, поскольку располагала точными методами — критикой текста и удостоверения их подлинности, и потому верили, что с помощью этих методов можно приблизиться к «объективной реальности», познать прошлое, каким оно «было на самом деле» (wie es eigentlich gewesen). Поскольку гуманитарная мысль придавала особую ценность вере в то, что цивилизация прогрессирует, то и Другой стал рассматриваться в контексте исторической эволюции.[18] «Другой» перестал быть воплощением невежества, каким он был в эпоху Просвещения, он теперь не язычник, дикарь и демоническое существо, каким он рассматривался в христианском контексте. Отныне другая культура рассматривается как «примитивная» с точки зрения эволюции и прогресса. Антропология Другого в XIX в. строилась в соответствии с концепцией, согласно которой различные народы имеют одно и то же однородное историческое время, находясь на различных ступенях исторического развития. «За пределами Европы» значило отныне «до существования Европы». Концепция различия, прежде понимаемого как функция пространства, была подменена концепцией изменения, развития. Подобно тому как в Средние века представления об «Ином» организуются вокруг категории пространства, теперь они организуются вокруг категории времени.

В XX в. возникает новое понимание проблемы «Иного» вместе с новой трактовкой понятия «культура», в частности в культурантропологии. «Культура» становится важнейшей частью нашего мира. Между «Я» и «Другим» устанавливается различие, которое впервые рассматривается как культурное различие, культурное разнообразие. Чужая культура более не оценивается в контексте «эволюции», «прогресса» и «развития» человечества через фиксированные стадии цивилизации.[19] Культурантропология формирует представление о том, что единой универсальной культуры нет, есть культуры, а те в свою очередь относительны. Таким образом, культура не есть единство в многообразии, но разнообразие единств. Гуманитарная мысль XX в. вырабатывает взгляд, согласно которому люди по существу всюду одни и те же, а «культурные различия» являются всего лишь различными образами мира.[20] До недавнего времени философская антропология Другого была скорее монологом об иных культурах, чем диалогом, подразумевающим несводимость одной культуры к другой. В антропологии XX в. «Другой» рассматривается как полноправный субъект. Так или иначе культура пришла в XX веке, видимо, к такому пониманию проблемы Иного.

* * *

Идея диалога культур как равноправных субъектов, высказанная в культурантропологии, оказалась в высшей степени плодотворной для исторической науки XX в. Размышления над проблемой специфики культур повлекли за собой целый ряд эпистемологических прорывов. Культурантропология обострила интерес к гносеологическим и теоретическим проблемам исторической науки и поставила под вопрос абсолютный позитивный характер исторического знания. Так сформировалась новая историческая наука — историческая антропология, в которой проблематика Иного заняла, пожалуй, центральное место.

Наука XX в. существенно смещает акценты в гуманитарном исследовании — отныне чужая культура изучается не «извне», а «изнутри», исходя из критериев, имманентно ей присущих. Она более не является «объектом», изучаемым «субъектом». Это скорее диалог двух субъектов, наделенных сознанием. «Изучая людей во времени, мы не создаем отношение субъекта к объекту — мы вступаем в диалог с ним, диалог, который невозможен вне наук о культуре», — пишет А. Я. Гуревич.[21] С этой точки зрения история изучает «Иное», чужую культуру со специфическими и только ей присущими представлениями и ценностями. В результате такого понимания задач исторической науки был переосмыслен и статус исторического источника. Для историка-позитивиста источник, т. е. документ, подлинность которого удостоверена, — «фотографическое» отображение реальности. Такой подход к анализу источника ориентирован на поиск фактов и исторических реалий, «объективной информации», строгое разграничение истины и вымысла. Но описываемая таким образом «извне» историческая реальность несет на себе печать традиции и представлений описывающей ее культуры. Иное дело описать ее «изнутри», принимая во внимание и субъективный момент восприятия действительности, представления и ценности описываемой чужой культуры. Тогда исторический источник становится не просто документом, имеющем формальное содержание, из которого историк извлекает нужную ему информацию, но историческим памятником, текстом, запечатлевшем мысль и язык другой эпохи. Такой взгляд на историю также исходит из понимания чужой культуры. По словам М. М. Бахтина, понимание диалогично — в отличие от объяснения, подразумевающего работу одного сознания, оно предполагает работу двух сознаний, двух субъектов.[22] Значит, «чтобы работать, сознание нуждается в сознании, текст — в тексте, культура — в культуре».[23] Подобный подход к историческому исследованию коренным образом изменяет всю ситуацию. Он ориентирует историка на демистификацию факта. Ведь факты, если следовать этому взгляду, не присутствуют в готовом виде в источниках, они подвергаются переосмыслению в духе соответствующей системы представлений уже на стадии сочинения исторического произведения, призванного будто бы отражать реалии. Историк, изучая создаваемый в источниках образ реальности, не может не сознавать, что этот диалог с чужой культурой вовлекает в историческое исследование и его собственную систему ценностей. На основе исторических памятников он также моделирует определенный образ реальности, который в свою очередь является продуктом человеческого сознания. Как создатель исторического памятника, так и автор исторического труда зависят от культурной традиции, системы представлений, господствующей в обществе. И эту культурную традицию невозможно элиминировать, ее необходимо принять во внимание. Лишь тогда мы сможем приблизиться к «истинной реальности». Так утверждается относительный характер исторического знания.