Миссис Больфем - Гертруда Атертон

очевидным восторгом ее красотой, которая, она это знала, мало привлекала мужчин, у нее было свойственное женщинам отвращение к беспорядочности отношений, хотя бы невинных, и она решительно пресекла попытки Роша, «заглядывать к ней в сумерки».

Его образ только промелькнул перед ней, когда она спросила себя, чего достигла мужская цивилизация, каким образом и почему женщины должны уважать ее? И вот, по сравнению с бессмысленной бойней в Европе, которая по-видимому будет одной из повторяющихся периодически во всем мире, с тех пор, как война есть способ выражения совокупного желания «победить кого-нибудь», заложенного в каждое мужское сердце, да, по сравнению с таким чудовищным преступлением, что же значит нападение с целью убийства на опротивевшего мужа?

Около двух лет назад, когда характер Больфема стал невыносим под влиянием вина, она подумывала о разводе; но после нескольких недель холодного расчета и стараний предусмотреть неизбежные последствия, она окончательно отбросила эту мысль. Это было несовместимо с ее жизненными понятиями. Только богатые женщины, или очень незначительные и в больших городах, или наконец признанные очаровательницы, владевшие даром покорять, или такие пожилые, что становились безразличными ко всему, могли позволить себе роскошь развода.

Ее жизнь протекала в восточной части графства Брабант; а там хотя и гордились передовыми идеями и, хотя среди молодых женщин проявлялось легкомысленное направление, и заглушенные скандалы скользили, подобно липким чудовищам в болоте, но основы, унаследованные от старого пуританского ствола, были положительно пропитаны давними предрассудками.

Это было типичное общество среднего класса, с устарелыми традициями, дополненными человеческими причудами в разнообразных пропорциях.

Миссис Больфем, просвещенная постоянным чтением и устройством бесчисленных докладов, применяла к жителям Эльсинора слово «буржуа» несколько презрительно, но сознавала не без вздоха, что разделяла все их предрассудки и что ни на один миг она не осталась бы во главе Эльсинора, будь она разведёнкой.

Миссис Больфем не позволяла себе мечтать о неожиданном богатстве. Эльсинор был ее средой, и в общем она этим довольствовалась, сознавая, что не предназначена главенствовать в таком городе, как Нью-Йорк. Она любила магазины Пятого Авеню, уже давно вежливо предав забвению простонародные лавки Шестого. Любила с подругой занять кресло в оркестре на утреннике и выпить чашку чая или шоколада в модном уголке перед возвращением в провинциальный Эльсинор. Между ней и ее мужем было молчаливое соглашение, что он будет обедать со своими политическими друзьями в одном из ресторанов Добтона (центра графства) в среду или четверг вечером, когда ей было невозможно вернуться домой раньше семи. Соглашение это он втайне, вероятно, одобрял, но в виде протеста возвращался домой в два часа утра и очень веселый.

Он никогда не сопровождал ее в театр, так как любил водевиль и крикливую оперетку, она же к этим двум уродствам питала глубокое презрение. Она удостаивала смотреть только «лучшие пьесы», руководствуясь не столько газетной критикой, как длительностью моды на пьесу. Надо сознаться, что за восемь или девять лет ее сравнительной свободы от угнетающих забот по хозяйству, она хорошо узнала жизнь, благодаря сцене, предпочитая хорошую американскую драму, особенно, если она касалась светской жизни, тем повышенным или декадентским пьесам, которыми снабжало иностранное искусство – их она спокойно презирала. Удовлетворив свое первое любопытство, она благодарила бога, что была чистокровной американкой.

Такова была миссис Больфем, когда решила убрать прочь Давида Больфема, ненужного ей мужа. Она охотно царила в Эльсиноре, готова была прожить там жизнь, но как достойная, безупречная и состоятельная вдова. Раз она откинула вопрос о разводе, ей оставался только этот путь избавиться от него. Ему было сорок четыре года, и хотя он «задувал» – употребляя его собственный жаргон – с неизменно возрастающим постоянством, он был здоров, как бык, а знаменитый пьяница города дожил до восьмидесяти лет.

Теперь нью-йоркской докладчице отвечала доктор Анна Стейер. Напомнив членам клуба, что президент Соединенных Штатов призывал своих послушных сограждан обуздывать страсти и гордиться своей нейтральностью, доктор Стейер продолжала разбивать анти-германскую позицию посетителей, перечисляя промышленную, экономическую и научную дань цивилизации, которой прославилась Германия со времени объединения страны.

Доктор Стейер, датчанка по происхождению, была сильна, как оратор, но доминирующей нотой ее характера была напряженная и страстная лояльность. Несколько лет своей жизни, наиболее чутких для восприятия впечатлений, она провела в немецких клиниках и еще хранила романтическую привязанность к стране, чьи природные и исторические красоты никто не станет отрицать. Она упорно отказывалась читать «противную сторону», укрепляя свою веру во все, что было лучшего в стране ее юношеских мечтаний. Поэтому ее речь в части информации была несколько не на тему и, не будь глубокой любви, которую она зарождала, чуть ли не во всяком присутствующем, поднялось бы вежливое, но твердое требование «прекратить».

Миссис Больфем ободряюще улыбнулась ей, когда ее размышления вдруг приняли неожиданный и произвольный уклон. Не будучи импульсивной особой, она после долгого обдумыванья обыкновенно приходила к правильным выводам. В ту минуту, когда она решила ликвидировать своего мужа, она решила сделать это сама, и даже раньше, чем доктор Стейер привлекла к себе ее поверхностное внимание, она задала себе вопрос, «как».

Миссис Больфем была женщиной, не любившей промахов, а убийство, как она отлично знала, было поступком, при котором надо идти наверняка, если преступник хотел потом наслаждаться свободой. Утонченная до мозга костей, она избегала всякой жестокости и редко, вернее никогда, не читала в газетах подробности преступлений. Хотя она и не упала бы в обморок, но вид крови внушал ей отвращение. У нее был револьвер – взломщики, особенно за последнее время, часто врывались в дома графства, – но ничто не ужаснуло бы ее больше, как необходимость всадить его содержимое даже в худшего из преступников. Машинально она перебрала в уме все средства, принятые для устранения из жизни вредного человека, и все их отбросила. Но доктор Анна, отчасти влиявшая на нее научным складом своего ума, однажды дала ей толчок, намекнув, что женщины ее типа предпочитают отраву, если решили убить. Это было бескровно, прилично и не требовало вульгарного проявления физической силы.

Но неожиданно умерший, здоровый человек будет вскрыт и подвергнут химическому исследованию. Именно в этот момент, с яркой улыбкой в сторону своего германофильского друга, миссис Больфем вспомнила один дождливый вечер несколько лет тому назад. Она и доктор Анна сидели у огня в старом коттедже Стейеров, и последняя, которая до войны интересовалась только наукой, суфражизмом и своими друзьями, в этот раз говорила о бесследных ядах, даже встала и из секретного шкапчика, над камином, достала пузырек. В течение этого же разговора, который естественно касался преступлений, Анна