Сотворение мира - Татьяна Кудрявцева

И еще один новенький – Андрюша Туполев. Сразу можно понять, что он пойдет в науку. Все задачи решает с лёту. Лицо у Туполева большое, сердитое и насмешливое. А когда пишет на доске, мел у него крошится – такой острый почерк.

Ну а меня Серафима вздумала посадить с Олегом Слоновым. Разумеется, двоечник. Похож на второгодника, хотя на второй год пока не оставался. Учителя говорят, что он потенциальный второгодник. Слонов огромный, как слон, особенно по сравнению со мной. Наши остряки уже пустили про нас шуточку: «Слон и Моська».

Как только Слонов приходит в школу и садится за парту, то сразу произносит: «Здравствуй, Моська!»

Как вам это понравится! При этом Слонов не дерется, хотя мог бы, и не списывает, пока я сама не разрешу. Это подкупает.

Слонов смешной. В карманах у него чего только нет: резинки, вкладыши, железки всякие. Как будто у первоклассника. По-моему, там даже наконечники найдутся, о которых в учебнике «Черчение» написано.

Каждый урок Слонов это добро раскладывает на парте, а когда его вызывают, ни за что не поднимется, пока всё не соберет. Учителя нервничают. Они думают: он нарочно их злит. А мне кажется, не нарочно.

Руку он никогда не поднимает. А вчера на русском Серафима повторяла суффиксы «сч» и «щ» и велела придумать слова с этими суффиксами. И тут вдруг Слонов поднял руку! Серафима взволнованно спрашивает:

– Ну-ну, Слонов, какое у тебя слово?

И он сказал:

– Пример «сч» – «прысчик».

Все заржали, как самые настоящие недрессированные лошади. Серафима покраснела.

А мне стало жалко Слонова. Мне его вообще жалко. Говорят, что у него нет мамы.

Бедный.

В пятницу, 11 сентября, Серафима с торжественным лицом сообщила:

– Завтра уроков не будет. Поможем совхозу убрать капусту. Покажем, на что мы способны. И дождь нам не помеха.

Все мгновенно оживились: а действительно, не помеха! Тем более в совхозе они еще ни разу не были. Не учиться, а гулять по полям – вот так счастье привалило! Девицы начали шелестеть, какие наряды наденут. А Метлищев тут же проорал:

– Ответим дождю – нет! Капусте – да!

Серафима укоризненно покачала головой, но урезонить Метлищева не успела: звонок грянул шаляпинским басом. В новой школе было все новое, и звонок громыхал так, что не перекричишь.

Но Серафима добавила все же:

– Резиновые сапоги – обязательно. И куртки теплые…

Саше Румянцевой стало жалко Серафиму: «Возится с нами, как с малышами. А вокруг – дылды да пересмешники. На работу ведь идем, а никого не колышет».

По чести сказать, Румянцева тоже мало что понимала в сельских трудах, но она была за справедливость. Чувство ответственности висело на ней с младенчества гирей – такая уж уродилась, ничего тут не попишешь!

Утром все, кто не проспал, собрались у школы. Пришло тринадцать человек, ровно пол-класса. Гущенко, Волова с Пожарской, ну Румянцева, понятно, она же сознательная; Алевтина еще, тоже новенькая, а серьезная… Фамилия только у нее необычная. – Косоурова. Шесть девочек, семь мальчиков.

– Ждать не будем, – изрекла Серафима, – остальные получат прогул. – И ни к селу ни к городу добавила: – Васипова я освободила.

Саша услышала и удивилась: «Чего сообщать, когда никто не спрашивает про Васипова? Никому и дела нет. Подумаешь, фигура!..»

Перед дорогой все друг друга рассматривали, кто как оделся. Это же редкое событие, чтобы одеться кто как хочет, а не как в школе положено.

Пожарская и Волова были на высоте. Узенькие пижонистые брючки, сапожки разноцветные, кепарики – одним словом, картинки! В сравнении с ними Румянцева выглядела скучной мышкой: старая зеленая куртка с капюшоном, сапоги до колен и перчатки в кармане, не кожаные, конечно, а те, которые для труда. Вообще непонятно, мальчик это или девочка: форм-то никаких! Вот уж кто за модой не гонится…

Гущенко отошла от Румянцевой, к Воловой с Пожарской прибилась. Выпустила из-под платка свою светлую челку и теперь все время сдувала ее с глаз наверх. Все равно что фыркала. Челка отчаянно ей мешала. Зато модно.

Пороховые – почти пригород, до Янинского совхоза можно пешком дойти. Так всем и казалось. Сначала семиклассники резво с места взяли, но быстро приуныли.

День выдался серенький. Дождь всю дорогу сеялся мелкими каплями, как через сито. Глинистая дорога размыта. Румянцевой-то что: капюшон надвинула – и вперед. Знай себе перескакивает с одного глиняного островка на другой. В таком «наряде» не страшно испачкаться. Девчонки пыхтели сзади.

– А вес-то, вес у Саши – птичье перышко! – умилилась вдруг Серафима.

Подумать только! Но Слонов возьми и поддержи ее:

– Точняк! Моська маленькая, да удаленькая.

Девчонок досада взяла. Тоже ценитель выискался, понимал бы хоть что-нибудь в женской красоте!..

Дома вокруг стояли деревянные, одноэтажные, с низкими голубенькими окошками, с поржавевшими от первых заморозков георгинами. Да еще и собаки всюду тявкали.

«Неэффектный пейзаж», – сказала бы Инка Пескарик. Если бы пришла. Но ее не было. И правда, зачем ей совхоз?

Многие начали жалеть, что явились.

А уж когда семиклассникам показали поле… Поле было нескончаемое, огромное, словно стадион. Всё в капустных кочанах. Они валялись в черной взбаламученной земле, круглые, как футбольные мячи. Их надо было складывать в старые шершавые ящики.

Румянцева схватила один кочан и тут же уронила. Вес оказался приличный! Все дружно захихикали. Но Слонов тут как тут. Подхватил Капустину – и в ящик. Метлищев даже сострить не успел.

– Молодец, Олег! – похвалила Слонова Серафима. – Давайте встанем в пары. Дело быстрее пойдет!

И класс двинулся к конторе, маячащей вдалеке, за стеной моросящего дождя, величественно и чинно.

– А мне пары нет! – заорал Метлищев. – Я же тринадцатый!

– Будешь ящики считать! – распорядилась Серафима.

Мальчишки подтаскивали ящики в общую кучу. Наверху, как начальник, пристроился Метлищев.

Гущенко стало завидно, что не она руководит процессом, ведь привыкла в гуще быть, точнее, над гущей (фамилия-то обязывает!). И она очень органично пристроилась к Метлищеву:

– Ты считай, а я записывать буду.

А что? Кто записывает, тот всегда главнее!

Опять паритет нарушился: девчонок пять на грядках осталось, мальчишек шестеро. Постепенно почти все мальчишки к Воловой с Пожарской перекинулись.