Огонь в твоих глазах. Обещание - Любовь Черникова

Двое предусмотрительно зашли за спину, отрезав путь к воде раньше, чем она сообразила переплыть на другую сторону.

— О-о, да у неё острый язычок! Проверим, на что ещё он годен. А ежели только, чтобы болтать — так отрежем. Не люблю болтливых. — он, поигрывая невесть откуда взявшимся в руке ножом, многозначительно посмотрел на одного из подельников, остальные снова заржали.

— Каррон? Не слыхивал про такого, — просипел толстяк с большой сучковатой дубиной подстать.

— А раз не слыхивали, знамо, дерьмо ваш Защитник, — писклявым голосом добавил третий. Он был настолько худ, что верно был чем-то болен: «Из всех — этот самый отвратный» — подумалось Ташке не к месту.

— Да он… Он вас убьёт! Он отличный Защитник! Самый лучший! — выкрикнув эти слова, Анасташа отчаянно бросилась прочь по дороге, но её тут же схватили грубые руки, прижали к себе, царапая нежную кожу о заскорузлую дерюгу. Изо рта пахнуло кислым.

— Горячая девка, сама на меня прыгнула! — обрадовался тот, что с мечом. Ташка дёрнулась, взвизгнув, когда её больно ущипнули за зад.

— Кричи громче. Люблю, когда кричат, — раздался над ухом писклявый голос худющего. Зловоние их тел заставило Анасташу содрогнуться, рванутся, непроизвольно прижавшись крепче к вящему удовольствию державшего её главаря.

— Ага, ори. Может, и Защитник твой услышит. Придёт, мы и его поимеем, — они снова заржали такой славной шутке.

— Услыхал. Отпусти девчонку!

На тропе возник Каррон. Никто не заметил, как он подошёл. Незваные гости повернулись. Окинули фигуру Защитника оценивающими взглядами. Отметили, что противник безоружен. Вперёд вышел толстяк и, не спеша, потянул из-за пояса дубину.

— Ну, ты, тут Защитник? — просипел он. — Что-то непохож, даром что здоровый.

— Да и одет, как простой мужик. Защитники так не ходят, — добавил худой, — и медальона на шее нет.

— Да у тебя и оружия нет, — криво усмехнулся тот, что с мечом.

— У тебя одолжу, — ухмыльнулся в ответ Каррон, — и то, чтобы руки не пачкать, — в его голосе прозвучало явное пренебрежение.

— Попробуй! — толстяк заревел и неуклюже бросился вперёд.

Никто из бандитов не понял, как все произошло. Вот жирдяй оказывается возле Защитника, а мгновением позже уже барахтается посреди заводи, пыхтя и надувая красные, побитые оспой щёки. Анасташа тоже не поняла. Главарь выхватил из ножен меч и шагнул Каррону навстречу, толкнув её в руки молчуна, как про себя окрестила она четвёртого, за всё время он и слова не вымолвил, только сверлил нехорошим взглядом, от которого было совсем не по себе. Тот тут же крепко обхватил её талию.

Никогда раньше Ташка не видела, чтобы дрались вот так. Худющий и главарь с двух сторон набросились на Защитника. Каррон отбил трофейной дубинкой первый удар меча, тут же увернулся от кинжала, метившего в бок. Перехватив запястье, резко повернул. Кинжал упал на землю. Продолжая движение, толкнул худющего на главаря, сделав стремительный шаг следом. Отбил неуклюжий удар в сторону и пнул худющего в грудь, отчего оба бандита разом повалились на землю. Не медля Каррон ногой выбил меч из рук главаря и огрел его дубинкой. Тот обмяк. Защитник обернулся. Толстяк принял мудрое решение и уже выбирался на берег с противоположной стороны, то и дело оглядываясь. Молчун, ухмыляясь беззубым ртом, отступил к тропе, приставив к горлу Анасташи клинок.

— Брось нож. Пусти девчонку! — Каррон шагнул вперёд.

Бандит, невнятно замычав, мотнул головой. Анасташа тихо ахнула, когда лезвие оцарапало кожу.

— Брось нож, сказал! — повторил Защитник, но вдруг что-то усмотрел в пустых водянистых глазах.

Ташка зажмурилась от страха, и вдруг почувствовала, как разбойник обмяк. Его рука разжалась, и нож вывалился на землю. Вторая бессильно сползла с её талии, судорожно пытаясь уцепиться, скользнула по бедру, больно дёрнув волосы, и, наконец, замерла, продолжая держаться за щиколотку. Брезгливо выдернув ногу, Анасташа отскочила в сторону. Обернувшись, остолбенела, прижав руки ко рту и глядя на труп, из глазницы которого торчал кинжал.

Каррон вмиг оказался рядом. Повернул к себе, спасая от страшного зрелища.

Обхватил лицо руками, с тревогой заглянул в синие глаза. На белой коже протянулась красная нитка длинной царапины — от горла к правому плечу. Защитник тронул кончиками пальцев выступившие бисеринки крови и, сглотнув, спросил неожиданно хриплым голосом:

— Говоришь, самый лучший?

Не дожидаясь ответа, крепко прижал к себе, и Анасташа позабыла о пережитом. О том, что стоит здесь совершенно голая, да ещё и в мужских объятьях. Так хорошо и спокойно ей стало, так бы всю жизнь провести…

Но все когда-нибудь кончается. С заметным усилием Каррон выпустил её из рук.

Отвёл чуть в сторону от убитого разбойника, нырнул в кусты и тут же вернулся с её рубахой в руках. Проходя мимо очухавшегося было главаря, походя вырубил того коротким движением, всё это время глядя прямо в глаза Анасташе:

— Вот, надень, — протянул рубаху и отвернулся.

Ташка не пошевелилась. Так и стояла, зажав ткань в кулаке. По лицу не переставая струились слёзы. Ей не хотелось верить, что чудо так быстро кончилось. Насколько были отвратительны прикосновения разбойников, настолько волшебными показались ей объятья любимого. Сейчас они вернутся в деревню, и всё пойдёт по-прежнему. Уж лучше с обрыва!

Каррон, испустив горестный вздох, подошёл забрал из рук рубаху и сам натянул на неё, завязал ворот. Нагнулся, оправляя подол. Анасташа же, только пуще плакала от этой заботы.

— Вот что мне с тобой делать?

В этот момент появились хмурые деревенские. Сперва мужики — у Ташки мелькнула мысль: «Небось за кустами выждали, пока она не оденется». Следом поспевали и девки, да кое-кто из баб — вести быстро разлетаются.

— Эти что ли хулиганят? — один из подошедших пнул зашевелившегося худющего в бок.

Каррон кивнул:

— Свяжите.

Аглая и другие девчата, наконец, подбежали. Окружили Анасташу, оттеснив в сторону Каррона. А тот, будто позабыв о ней, занялся разбойниками.

— Ташка, ты уж прости меня! — скороговоркой залопотала Аглая. — Я не ведала про этих душегубов, а то ни за что рубаху бы прятать не стала.

Другие тоже задавали вопросы наперебой, кто-то пытался её ощупать. Анасташа молча кивнула Аглае, вывернулась из рук и поспешила к дому. У околицы увидела родителей. Навстречу, причитая, бежала перепуганная мать. Следом, стараясь держать себя в руках, топал взволнованный отец. Тревожно всматриваясь дочери в лицо, Огин призывал богов и грозил обидчикам всеми карами. Желана суетилась, во что-то укутывая, ощупывала. Анасташа не выдержав, вырвалась. Пробежав несколько шагов, обернулась и рявкнула:

— Одна хочу побыть!

— Куда? А ну стой! — преградила путь мужу Желана.