Маяк на Омаровых рифах - Джеймс Крюс

— Так я и думал! — сказал капитан. — Пустогрох из Южных морей!

Крепко схваченный мускулистой рукой, пустогрох попробовал изобразить на весу что-то вроде поклона и пропищал:

— Мое почтение! Рад знакомству!

— А уж я-то как рад! — отозвался капитан. Затем посадил пустогроха в большой морской сундук, стоявший в углу каюты, и добавил: — Отвезу-ка я тебя своим дочкам на остров Гельголанд — пусть поиграют.

Бах! — и тяжелая крышка захлопнулась над головой коротышки.

— Ну и везите! Разве я против! — послышался голос из сундука. — Только боюсь, живым я до острова не доплыву. Тут совсем нечем дышать!

— Виноват! — сказал капитан. — Не подумал!

Он поднял крышку, выловил пустогроха, запихал его в рыболовную сеть и связал концы надежным морским узлом. Подвесил узел, как тюк со старым тряпьем, на пароходную мачту и объявил экипажу:

— Вот кто столько ночей подряд не давал вам спать!

Бедняге было не очень-то ловко висеть в тугом узелке на мачте. Но все же нельзя сказать, что остаток пути оказался совсем уж испорчен. Матросы ничуть не сердились — ну подумаешь, пошумел… и угощали пустогроха фруктами и конфетами, заводили беседы о Южных морях и вулканах.

— Как тебя звать-то? — спрашивали они. Но пустогрохов никак не зовут, и пришлось матросам дать пленнику имя: Ганс-в-узелке. Так он с тех пор и зовется.

Когда «Длинная Анна» пришвартовалась к пристани Гельголанда, капитан вытащил пустогроха из узелка, сунул под мышку и, провожаемый удивленными взглядами островитян, двинулся к дому.

Обе капитанские девочки нашли, что малыш, несмотря на зеленые щеки и красный нос, очень хорошенький. Они играли с ним в дочки-матери. Укладывали в колясочку, накрывали розовым кружевным одеяльцем, поили молоком из бутылочки и приговаривали:

— Ах ты, наш Гансик! Ах ты, наш маленький!

Но Ганс-в-узелке был, как-никак, уже взрослый дядя; такие повадки казались ему нелепыми. Из благодарности к старому капитану, который не стал его строго наказывать, он собирался остаться у него навсегда. Но не с этими же девчонками!.. Однажды ночью он убежал и снова зажил как пустогрох. Вечером грохотал по подвалам, днем возился на чердаках — в общем, жил в свое удовольствие.

Но обитателям острова эта возня не понравилась. Бургомистр объявил, что тот, кто поймает озорника, получит вознаграждение. И началась охота! Гансу приходилось быть начеку. Но как-то раз в воскресенье двое мальчишек его отловили. Как он ни отбивался — одного даже за палец цапнул! — ребята притащили гнома в ратушу к бургомистру и ушли с обещанным вознаграждением. «Что же мне делать-то с ним?» — ломал себе голову бургомистр.

— Посадить на корабль и отправить в Америку! — предложил пустогрох. — Так хочется Нью-Йорк посмотреть!

— Еще чего! — отрезал в ответ бургомистр. — Узнают люди, что на борту пустогрох, — испугаются, что судно пойдет ко дну, и откажутся плыть.

— Но ведь «Длинная Анна» не утонула! — возразил пустогрох.

— Там ты висел на мачте в узелке — объяснил бургомистр. — Пустогрох в узелке неопасен. Так гласит народная мудрость.

— Чем болтаться на мачте, лучше я уж без Америки поживу! — вздохнул пустогрох.

Тут в кабинет к бургомистру возьми да и постучись главный доктор острова Гельголанд — по имени Мушельман, большого ума человек. Он приветливо протянул пустогроху руку и спросил, чем тот намерен заняться.

— Вот об этом-то мы и толкуем, — сказал бургомистр. — Не найдется ли у вас занятия для этого крохи?

— Найдется, — кивнул доктор. — Грохотание по рецепту!

— Как это? — в один голос воскликнули пустогрох и бургомистр.

— Очень просто, — ответил доктор. — Я оборудую для пустогроха домик с устройствами для грохотания. Пусть там будут кастрюльные крышки, велосипедные звонки, стеклянные шары, кокосовые орехи, ржавые гвоздики и прочая дребедень.

— А зачем? — спросил Ганс.

— Очень просто, — повторил доктор. — На острове много больших и маленьких безобразников. Этак раз в неделю они как с цепи срываются и дают себе волю. Таким я выписывал бы рецепт: лечебное грохотание. Пусть раз в неделю под наблюдением пустогроха хорошенько побесятся. Глядишь, и расхочется им безобразничать.

— И грохотать расхочется! — скривился Ганс-в-узелке. — Не хочу по рецепту!

— Хочешь или не хочешь, — сказал бургомистр, — а надо! Никуда ты не денешься. Другого дела для вас не придумать. А станете рыпаться — посадим в клетку. А клетку поставим на пристань.

Бургомистр то «тыкал», то «выкал»: он не знал, на «ты» или «вы» обращаются к мелкой нечисти. Ганс захихикал. Но при мысли о клетке опять помрачнел и со вздохом сказал:

— Ладно! По рецепту, так по рецепту.

— Благоразумно! — одобрил доктор.

В скором времени на Тюленьей улочке устроили Грохотальный Домик, и пустогрох стал им заведовать. И если теперь какой-нибудь школьник дрался и безобразничал, огрызался и злился, доктор писал на бумажке рецепт: сорок минут лечебного грохотания. Нарушителя вели на Тюленью улочку, и пустогрох затевал на сорок минут такое шумное представление, что охота кричать и беситься отпадала на целый месяц. Даже иной взрослый дяденька, который дома, случалось, расходился не в меру, выздоравливал у пустогроха от этой своей болезни.

Итак, Грохотальный Домик превратился в лечебницу для безобразников, а Ганс — в нужное и полезное существо. А это самое неприятное, что может стрястись с пустогрохом. Но люди, как известно, ко всему привыкают, и пустогрохи тоже — даже к лечебному грохотанию!

Нельзя сказать, что Гансу не нравилось на Гельголанде. Он снискал всеобщее уважение, научился играть в карты и ловить омаров, получал неплохое жалование, а воскресными вечерами любил полетать на какой-нибудь крупной чайке над морем. И вообще, он единственный в мире гном-пустогрох, заправляющий целой лечебницей. А это одно немалого стоит.

Когда чайка Александра рассказала историю, выпрямила поджатую ногу и поставила ее на решетку балкона, смотритель покачал головой и сказал:

— Странный он тип, этот директор лечебницы! Говоришь, к маяку плывет? Надеюсь, он не станет у нас тут грохотать по ночам.

Иоганн снова вынул из кармана складную подзорную трубу и вгляделся в далекую лодочку. Через увеличительное стекло он увидел маленькую фигурку, свесившуюся над водой.