Маленькая торговка прозой - Даниэль Пеннак
Шрифт:
Интервал:
– Нет, в самом деле, спасибо! Вот примерная собака, которая защищает своего хозяина!
Обратись я к чучелу, набитому соломой, результат был бы тот же. Джулиус Превосходный все так же сидел у окна и спокойно, с упорством японского художника, смотрел, как течет Сена. Пусть мебель летает по комнате, пусть его хрустальный фетиш поплатился за Талейрана собственной головой, Джулиусу Превосходному наплевать; свесив голову и высунув язык, он смотрел, как течет Сена, а вместе с ней – баржи, ящики, башмаки, любовь... В полной неподвижности, так что даже громила, должно быть, принял его за произведение художника-примитивиста, сделанное из слишком тяжелого материала, чтобы его могла сдвинуть с места разбушевавшаяся стихия.
Меня вдруг взяло сомнение. Я опустился рядом с ним на колени и тихонечко позвал:
– Джулиус?
Нет ответа. Один запах.
– Мне еще только твоего припадка не хватало!
Все семейство Малоссенов проживало в постоянном страхе, ожидая его приступов эпилепсии. По словам Терезы, это всегда предвещало катастрофу. И потом, такое не проходит бесследно – кривая шея, язык на сторону...
– Джулиус!
Я схватил его на руки.
Нет, вполне живой, теплый, светло-бежевый окрас, псиной воняет со всех сторон: Джулиус Превосходный в полном здравии.
– Ладно, хватит прохлаждаться, идем писать заявление об уходе нашей Королеве Забо.
Подействовало ли так на него это слово «заявление», но он тут же вскочил и был у двери раньше меня.
– Это уже ваше третье заявление об уходе только за последний месяц, Малоссен, мне все-таки придется потратить пять минут, чтобы привести вас в чувство, но ни минуты больше.
– Ни секунды, Ваше Величество, я увольняюсь, и это не обсуждается.
Я уже держался за ручку двери.
– Никто не собирается обсуждать. Но я бы хотела узнать причину.
– Никаких объяснений; мне надоело, этого достаточно.
– В прошлый раз вам тоже надоело, и в позапрошлый, вам хронически надоедает, Малоссен, это у вас врожденное.
Она не просто сидела в своем кресле, она в него вросла. Такое тщедушное тельце – мне все время казалось, что она сейчас провалится за подушки. Сидящая на шее, как на острие кола, несоразмерно большая по сравнению с телом голова спокойно покачивалась, как у черепахи за задним стеклом автомобиля.
– Вы вернули бедняге его рукопись, даже не прочитав, а мне пришлось расплачиваться.
– Да, я знаю, Макон меня предупредила. Она так разнервничалась, бедняжка. Фокус с перевернутыми страницами?
Ее все это явно забавляло. Я всегда попадался в этих играх в объяснялки.
– Верно, хорошо еще, что все здание не спалил.
– Ну что ж, нужно будет выгнать Макон, это ее работа – правильно складывать страницы. Я вычту с нее за убытки.
Тоненькие ручки и маленькие, точно игрушечные, пальчики; как у пупса – резиновые кулачки на шарнирах. Может быть, это меня довело. Мне они так надоели, эти резиновые ладошки! У Малыша, и у Верден, конечно же, тоже (Верден – младшенькая, поскребыш). Да и у Клары, если приглядеться, у Клары, которая завтра выходит замуж, тоже кукольные ладошки.
– Выгнать Макон? Это все, что вы можете сказать? Вы уже уволили сегодня шестерых наборщиков – вам этого мало?
– Слушайте, Малоссен...
Спокойствие человека, который не собирается ничего объяснять.
– Слушайте внимательно: ваши печатники не только опоздали на шесть дней, они к тому же захотели меня прокатить. Полюбуйтесь-ка! Чем это пахнет?
Не предупредив об опасности, она сунула альбом мне под нос: подарочный вариант, «Ян Вермер»[6], лучше, чем в оригинале, заплатить бешеные деньги и поставить на полку, в библиотеку какого-нибудь респектабельного буржуа – дантиста-хирурга.
– Мило.
– Вас не просят посмотреть, Малоссен, вас просят понюхать. Что вы чувствуете?
Обыкновенный новый переплет, с пылу с жару из типографии.
– Клей и свежая краска.
– Свежая, как же; но какая именно?
– Что, простите?
– Какая именно краска?
– Прекратите этот балаган, Ваше Величество, откуда мне знать?
– «Венель 63», любезный. Через семь-восемь лет от шрифта пойдут рыжие круги и альбом можно будет сдать в макулатуру. Эта дрянь – химически нестойкая. Должно быть, завалялась на складе и они решили подсунуть ее нам. Скажите лучше, как вам удалось избавиться от этого зверя? Я видела, как он уходил; удивляюсь, что вы еще живы!
Менять ни с того ни с сего тему разговора это было в ее манере: сделал дело – иди дальше.
– Я превратил его в литературного критика. Отдал ему какую-то невостребованную рукопись, сказав, что это моя. Спросил его мнения, совета... Одним словом, выпустил пар.
(Это на самом деле был мой коронный прием. Авторы, чьи романы я не принял, сами подбадривали меня в своих письмах: «В этих страницах столько чувства, господин Малоссен! Когда-нибудь у вас получится, берите пример с меня, не сдавайтесь, писательство требует большого терпения...» Я тут же отправлял ответ с изъявлениями благодарности.)
– И что, действует?
Она смотрела на меня удивленно и недоверчиво.
– Да, Ваше Величество, действует, бьет без промаха. Но мне это надоело. Я ухожу.
– Почему?
И в самом деле, почему?
– Вы испугались?
Представьте, нет. Правда, эта фраза о смерти не давала мне покоя, но громила здесь совершенно ни при чем.
– Вас, верно, удручает гуманность нашей профессии? Может, вы хотите попробовать недвижимость? топливно-энергетический комплекс? банковский бизнес? Или вот, Международный валютный фонд, рекомендую: лишить финансовой поддержки какую-нибудь развивающуюся страну под предлогом, что она не может заплатить по долговым обязательствам, я прямо вижу вас в этой роли: обречь миллионы на голодную смерть!
Она все время высмеивала меня в этом грубовато-заботливом тоне. И, в конечном счете, всегда возвращала меня в строй. Но не на этот раз, Ваше Величество, на этот раз я умываю руки. Она, должно быть, прочитала это в моем взгляде, потому что привстала, опершись на свои пухленькие кулачки, при этом ее огромная голова, казалось, готова была упасть на бювар, как перезревший плод:
– Повторяю в последний раз, специально для идиотов...
Она работала за каким-то убогим металлическим столом. Да и весь кабинет больше походил на келью монаха, чем на директорское логово. Ни с тем барочным интерьером императорских резиденций, где сам я отдавался творчеству, ни со стихией стекла и алюминия Калиньяка, директора по продажам, и рядом не стояло. Что до дислокации, хуже она для себя во всей конторе места не нашла; по внешнему виду ее можно было бы принять за секретаршу на полставки ее самой последней пресс-атташе. Ей нравилось, чтобы ее служащие работали бы (да, имперфект в условном) в комфортной обстановке и подтирались батистовыми платками. Сама же она оттачивала свой образ маленького капрала в скромном мундире среди расфуфыренных маршалов Империи[7].
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!