Звезды сделаны из нас - Тори Ру

вечер их памяти. Начинаются обсуждения, где и как это всё проводить. Класс гудит, известие ошеломило всех.

Потом, кое-как справившись со всеобщим возбуждением, Жанна читает короткую лекцию о вреде наркотиков. Но её никто не слушает. Все вспоминают, когда видели Макарова в последний раз, и что он им говорил.

Рерайт статьи не идёт, я тоже никак не могу сосредоточиться.

Макаров был ужасным человеком, стоило это честно признать, но мне было бы гораздо проще принять его смерть, если бы я убил его собственными руками.

Конечно, опираться на понятие кармы проще, это почти как признать, что «Бог всё видит». Плохие поступки влекут за собой соответствующие последствия. Но выходило так, будто в этом вопросе я перевесил решение своих проблем на карму или на бога, а мне такое не нравилось. Именно на это уповала моя мама, а я был с ней в корне не согласен.

Весь день все только и обсуждают случившееся с Макаровым. Так что к концу занятий от этой темы меня уже порядком тошнит, но это всё же лучше, чем если бы они прикалывались по поводу моего выхода на линейке.

На первом этаже в школе поставили два портрета в траурной рамке. Саши Макарова и Алисы Стрельниковой. И все цветы, которые учащиеся принесли на первое сентября, перекочевали на стол, где были выставлены эти фотографии.

Перед тем, как уйти из школы, я задерживаюсь возле них.

«Пути господни неисповедимы», — сказала бы мама. А я считаю, что Макаров просто дебил и сам во всем виноват, также, как и Мишка, только брат, если бы захотел, мог бы ещё спастись, а Макаров уже не спасётся.

Глава 2. Нелли

Яркое, почти летнее солнце заглядывает в окно, скользит по зеркалу и настойчиво светит в глаза, вызывая слезы и желание чихнуть. В воздухе витают ароматы духов и ванильной выпечки, за стенкой в сто двадцать пятый раз звучит тупая песенка из старого мультфильма и раздаются вопли мелкого племянника.

Мама фальшиво подпевает навязчивой мелодии, размахивает расческой, как микрофоном, забавно пританцовывает и громко хохочет, изображая веселье, и я предпочитаю на нее не смотреть. Начало учебного года. Так себе праздник.

Волнение дрожью проходится по телу, клубком сворачивается где-то в районе желудка и давит. Мне не хочется в школу, но от нее не спастись, даже если вцепиться в полу маминого халата и умолять.

— Вот так. А теперь финальный штрих! — В отражении возникает пышный капроновый бант, усеянный стразами. Обреченно наблюдаю, как мамины пальцы, украшенные кричащим маникюром и дешевыми кольцами, проворно вплетают его в тонкую светлую косичку. — Готово. Полюбуйся, какая красивая, правильная девочка!..

Хоть я и решила последовать ее совету и измениться, но энтузиазма все равно разделить не могу: блузка, форменная юбка, минимум косметики любого вгонят в депрессию. Скучная среднестатистическая серость в полный рост. Сущность, которую в обычных обстоятельствах я тщательно скрываю и оберегаю.

Мама ловит мой скептический взгляд и, мечтательно закатив глаза, опережает любые возражения:

— Не волнуйся! Вот увидишь: ребята тоже стали другими. В вашем возрасте время течет по-иному! За лето появились новые интересы, да и ты начинаешь учебный год с чистого листа. Старые обиды покажутся вам сущей глупостью, о них никто и вспоминать не захочет...

— Ну, допустим... — бурчу под нос, сдирая с ногтя черный лак. Вдруг она права, кто знает? И нежный блонд, отсутствие макияжа и доброжелательная улыбка чудесным образом превратят меня в красу и гордость школы, избавив одноклассников от желания бросаться бумажками и всячески доставать. В конце концов, удалась же такая метаморфоза Людочке Орловой, в пятом классе внезапно превратившейся из тихой простушки в самую красивую девчонку в параллели.

Дверь бесцеремонно распахивается, в проеме показывается взлохмаченная голова старшей сестрицы, ее идеальные нарисованные брови ползут вверх:

— Мам, ты просто волшебница. Нелька, отлично выглядишь! Похожа на человека.

— Спасибо, Алиночка! — сияет мама, собирая в футляр расчески, ножницы и средства для укладки.

— Всего лишь похожа?.. — не успеваю как следует обстебать сомнительный комплимент: с жалобным стуком на пол летят коллекционные Барби, восстановленные мною с иезуитским мастерством и готовые к отправке покупателям. Вездесущий племянник Борис — порождение хаоса десяти месяцев от роду — давно облюбовал мои стеллажи в качестве объекта вандализма и при любой возможности со скоростью молнии прорывается к ним.

Мама и Алина виновато переглядываются и бросаются устранять беспорядок — отбирают у орущего Бореньки растерзанную куклу Киру, кое-как усаживают ее обратно на полку и пытаются привести в божеский вид.

— Выйдите. Все! — прошу как можно мягче, но получается все равно грозно. Я содержу свой восьмиметровый мирок в идеальном порядке и вторжений в него не переношу.

Убеждена: все наши беды от бардака. Стоит хоть раз пропустить уборку, и он полезет из всех углов и щелей, накроет с головой и окончательно поглотит, лишив способности ясно мыслить.

Изо дня в день методично сметаю несуществующую пыль, полирую поверхности, протираю зеркало. Только этот ритуал помогает выжить в тесной квартире, заполненной разноцветными шмотками, китайскими сувенирами, бижутерией, детскими игрушками, запахами сладкого фруктового парфюма, подгоревшего молока, выкуренных тайком сигарет, воплями Бореньки и нескончаемой болтовней моих дражайших родственниц.

Мама и Алина похожи как две капли воды, наступают на одни и те же грабли и понимают друг друга без слов: в девятнадцать мама родила Алину, в том же возрасте у Алины появился Борис, обе принципиально не привязывали к себе отцов своих детей и, в отличие от меня, нисколько не переживают из-за слухов, курсирующих по городу.

А вот я была бы совсем не против знакомства с папашей: есть подозрение, что инопланетная странная внешность и тараканы, населяющие мою голову, достались по наследству именно от него.

Чертыхаясь, оцениваю повреждения Киры — платье придется шить заново. Займусь этим сразу после школы. Если останусь жива.

Глубоко вдыхаю и не могу надышаться, смотрю на часы и свое подозрительно бледное отражение в зеркале, вешаю на плечо рюкзак и, плотно прикрыв дверь — границу зоны комфорта — ковыляю в прихожую.

В успех маминой затеи верится слабо: я с пятого класса слыву отбитым фриком и за одиннадцать лет так и не стала в школе мало-мальски уважаемой личностью. С легкой руки Орловой моя жизнь превратилась в ад, а я — в его исчадие. Она постоянно вопила, что я уродина, приклеивала мне на спину прокладки, обзывалась и подставляла подножки, а я подбрасывала в ее сумку