Клуб 12 стульев - Коллектив авторов

об этом даже не догадывался — так получилось. Но Суслов-то сразу понял, и стихи были опубликованы. И начальство пропустило, видимо загипнотизированное именем твердокаменного патриота. А надо сказать, что автор за свои молодые заслуги в свое время получил звание «почетного комсомольца» — и до старости с гордостью носил комсомольский значок. Про него даже ходила эпиграмма, которую я не могу не процитировать, слегка изменив одно слово, чтобы не смущать читающих дам.

Вот она:

Волосы дыбом, зубы торчком —

Старый чудак с комсомольским значком.

Так вот, после публикации автора, видимо, обзвонили друзья и наговорили кучу комплиментов типа: «Поздравляем! Как это смело и остро!» «Старый чудак» перепугался не на шутку — до него наконец дошел смысл собственного произведения, — и на следующий день он явился в «Клуб».

Было раннее утро. Самое начало трудового дня. Веселящийся народ еще не подгреб. Только Суслов за своим столом читал какие-то рукописи да я в другом углу доделывал какую-то срочную работу. Дверь отворилась, и шаркающей (но не кавалерийской) походкой, как говорится, гремя вестибулярным аппаратом, «старый чудак» направился к Суслову — и вместо «здравствуйте» произнес:

— Илья Петрович, а нам за это ничего не будет?

Вообще-то я человек воспитанный, но тут не удержался и выпалил:

— За такие штучки могут и из комсомола попереть…

Илья Петрович, задыхаясь от смеха, подскочил на стуле и мгновенно прорычал в мою сторону:

— Вон отсюда! И чтобы две недели твоей ноги здесь не было!

Слава богу, старик сделал вид, что не расслышал, и я был прощен. Две недели без «Клуба» — для меня это было страшным наказанием…

По окончании «срока» Суслов топал ногами и орал:

— Упырь! Чудовище! — И уже ко всем: — Заткнете вы наконец свои поганые пасти при посторонних?! Нас же всех посадят!

Обладатели «поганых пастей» затыкались, но ненадолго.

Особенно отличался самый, пожалуй, большой любимец Ильи Петровича коллажист и художник Вагрич Бахчанян. Он фонтанировал, он сыпал самыми парадоксальными остротами. Только ему могло прийти в голову, стоя у кинотеатра, доверительно спрашивать: «У вас нет лишнего партбилетика?»

Он же придумывал совершенно невероятные названия картин: «Явление Христа принадлежит народу» и «Буденный верхом на Коневе».

Реакция его была молниеносной. Входит дама: «Ну и накурено же у вас!» Вагрич: «Накурено так, хоть людей вешай…»

Он, как и Суслов, тоже уехал. Перед отъездом подарил мне коллаж, в основе которого репродукция с картины Маковского. Ну вы знаете — измученная женщина с ребенком грудью встала в дверях трактира и не пускает пьяницу мужа. Только Вах (так мы его звали) за спину несчастной женщины в дверь трактира вклеил кусок залитого огнями Бродвея. Картина называется «Не пушу!».

Входил Боря Брайнин. и у них с Бахчаняном начиналась настоящая многочасовая дуэль — кто кого перекаламбурит.

Целый день комната полна народу. Настоящий клуб. Сюда приносился самый свежий анекдот. Здесь постоянно шутили, острили, иронизировали, издевались. Человек, произнесший неудачную шутку, считал себя временно погибшим навсегда.

Чаще всего в кабинете можно было встретить талантливых художников — Игоря Макарова (сейчас он весь ушел в мультипликацию, в кино, карикатуру бросил, а жаль!), блестящего Виталия Пескова, добродушного, всегда улыбающегося, замечательного Володю Иванова (он рано умер — это был большой удар для «Клуба»). Всегда «при хорошем настроении» Вася Дубов. Потом уже появились Сережа Тюнин и Валя Розанцев — они сейчас нарасхват, сделали прекрасную карьеру.

Иногда приходили «мэтры». Улыбающийся Владлен Ефимович Бахнов, неулыбающийся Аркадий Михайлович Арканов, смеющийся Григорий Израилевич Горин.

Аркадий Хайт, Саша Курляндский, Феликс Камов (уехал), Женя Шатько (умер). Эдик Успенский, «отец» Сазонова Марк Розовский, Павел Хмара, Владимир Волин, Феликс Кривин. Появился тонкий знаток простонародья, автор блестящей «Мозговой косточки» Андрей Кучаев.

Заходили на огонек люди, известные на всю страну. Виктор Ефимович Ардов, Никита Владимирович Богословский, Борис Савельевич Ласкин, Владимир Соломонович Поляков, Виктор Юзефович Драгунский, Зиновий Самойлович Паперный и многие другие.

Однажды пришел Виктор Борисович Шкловский. Он пару часов просидел в шубе с бобровым воротником и рассказывал интереснейшие истории.

Что тянуло в эту комнату? Ну, Боря Брайнин, Ратмир Тумановский и я — мы были литконсультантами, отвечали на письма из самотека, этим в основном добывали себе средства на пропитание. Стоил каждый ответ аж 40 коп., но писем было очень много. Такое впечатление, что половина взрослого населения Советского Союза жаждала напечататься на 16-й странице «Литгазеты».

Подавляющее большинство вышеназванных никакого отношения ни к штату, ни к внештатной работе не имели — просто авторы. Но не приходить день-другой в «Клуб» — как будто чего-то недополучить в этой жизни.

Вот такое было чудесное застойное время. И дружили. И встречались вне редакции.

Теперь пришла очередь говорить о третьем главном действующем лице.

В 1968 году в комнате появился высокий, слегка заикающийся человек со светлыми глазами, в модной итальянской куртке из жеребца (единство формы и содержания), похожий на умного Иванушку-дурачка.

Виталий Борисович Резников сразу всем понравился. Биография его изобиловала совершенно невероятными зигзагами. Тракторист, оперный клакер («сыр»), официант в лучших московских ресторанах — даже обслуживал правительственные приемы у самого Хрущева, что дало повод злым языкам пустить остроумную, но несправедливую шутку: «Это тот редкий случай, когда человек не только из половых, но и из органов».

Больше всего нас поражало его невероятное жизнелюбие. Он любил все и получал удовольствие от всего. В сферу его интересов входили футбол, Большой театр, шахматы, симфонии Малера, хорошее застолье, политическая ситуация в Кот д’Ивуар, преферанс, философские труды Кьеркегора.

Однажды он написал фельетон из жизни официантов, за что из этой самой жизни был выгнан, но фельетон настолько понравился, что он стал сотрудничать в «Комсомолке». А потом пришел к нам. Просто вошел однажды к Виктору Васильевичу и сказал:

— Я знаю, у вас вакансия, так лучше меня вам никого все равно не найти…

Веселовский настолько опешил от этой простодушной наглости, что тут же его взял к себе.

Работал Резников с упоением. Сразу включился в «Сазониаду», написал очень смешные аннотации к классическим произведениям — от «Горя от ума» до «Ямы» Куприна. Обожал литературное хулиганство. Как редактор больше всего любил менять у авторов названия. Лиону Измайлову так это надоело, что он стал приносить рассказы без названий — бесполезно, все равно Резников переделает. Льву Толстому повезло — будь Виталий его редактором, он переделал бы «Анну Каренину» во «Фру», по имени бедной лошади Вронского.

Его беспредельное обаятельное хамство не знало границ.

Однажды (год 74—75-й, Суслов уже уехал в Соединенные Штаты, и Резников занял его место