Кафка на пляже - Харуки Мураками

Мышцы мои будто наливались железом; я становился все неразговорчивее. Изо всех сил старался, чтобы никто не мог по моему лицу прочесть, какое у меня настроение. Чтобы учителя не догадались, что в моей голове. Впереди – суровая взрослая жизнь, и выживать в ней придется в одиночку. Я должен стать круче всех.

Я разглядывал себя в зеркале, и в моих глазах отражался ледяной, как у ящерицы, блеск. Лицо становилось все жестче, резче. Я уже не помню, когда смеялся в последний раз. Я даже не улыбался. Ни другим, ни самому себе.

Но полностью изолироваться от мира не получалось. Иногда высокая стена, которой я закрывался от окружающих, рассыпалась в прах. Такое случалось не часто, но все-таки бывало. Оставаясь на какое-то время без этой стены, я будто выставлял себя голышом перед всем светом. Прямо-таки слетал с катушек в такие моменты. Впадал в страшную панику. И еще это Пророчество… Вечно стоит передо мной, как темная вода в колодце.

Пророчество, как тайная темная вода в колодце, всегда здесь, всегда рядом.

Обычно неслышно прячется где-то, но когда приходит время, беззвучно переливается через край, пропитывая холодом каждую клеточку тела. Это жестокое, не знающее жалости половодье захлестывает с головой, и начинаешь задыхаться. Крепко хватаешься за края вентиляционного люка под самым потолком в отчаянной надежде на глоток свежего воздуха. Однако воздух в вентиляции пересохший, обжигает горло. Противоположные, казалось бы, стихии – вода и жажда, холод и жар – объединились и одновременно атакуют.

Мир так огромен, а тебе нужно совсем мало, чтобы укрыться, – всего ничего, но и этого крошечного клочка пространства нигде нет. Ты жаждешь услышать живой голос, а вокруг мертвая тишина. Но когда хочется тишины, звучит, повторяясь раз за разом, это Пророчество. В нужный момент голос, который его произносит, будто нажимает спрятанный в твоей голове выключатель.

Твоя душа – как разбухшая от долгих дождей большая река. Поток поглотил все, что было на земле, не оставив ни знака, ни указателя, и несется куда-то в темноту. А дождь, не переставая, льет и льет над рекой. Каждый раз, видя такой потоп в новостях по телевизору, ты думаешь: «Да, все верно. Это моя душа».

Перед самым уходом, напоследок, я зашел в ванную, вымыл с мылом руки и лицо. Подстриг ногти, почистил уши и зубы. Не пожалел времени, чтобы привести себя в порядок. Иногда чистота важнее всего. Затем повернулся к зеркалу над раковиной и стал внимательно себя разглядывать. Лицо досталось мне в наследство от отца и от матери… хотя ее я совсем не помню. И сколько я ни пытался покончить с жившим на этом лице выражением, унять блеск в глазах, сколько ни накачивал мышцы – все равно с физиономией ничего нельзя было поделать. Я оказывался не в состоянии лишить себя длинных – отцовских, чьих же еще! – густых бровей, выпрямить залегшую между ними глубокую складку, как бы этого ни желал. Я мог убить отца, если бы захотел, – с моей силой это было бы совсем не трудно. Вычеркнуть из памяти мать. Но гены-то никуда не денутся… И если бы я задумал от них избавиться, пришлось бы избавиться от самого себя.

Таким образом, во мне живет Пророчество. Это встроенный в меня механизм.

Это встроенный в тебя механизм.

Потушив свет, я вышел из ванной.

В доме тяжко повисла тишина. В ней – шепот не родившихся людей, дыхание тех, кто не живет. Я огляделся, замер и поглубже вдохнул. Начало четвертого. Часовым стрелкам на меня абсолютно наплевать. Делают вид, что сохраняют нейтралитет, но уж, конечно, не на моей они стороне. Все! Пора уходить. Я взял рюкзак, закинул за плечи. Сколько раз так делал, но никогда он не казался мне таким тяжелым.

Я решил двинуть на Сикоку. Так, без причины. Просто, разглядывая атлас, поймал себя на мысли, что ехать почему-то надо именно туда. Чем больше смотрел я на карту, тем сильнее притягивало меня это место. Сикоку гораздо южнее Токио, между островом и «большой землей»[3] – море. И еще там тепло. На Сикоку я никогда не был; там ни знакомых, ни родственников. Так что если кому-то вздумается меня искать (хотя вряд ли такой человек отыщется), Сикоку ему и в голову не придет.

Получив в окошке кассы забронированный билет, я сел в ночной автобус. Это самый дешевый способ добраться до Такамацу[4]. Билет стоил чуть больше мана[71]. Никто не обратил на меня внимания. Не спросил, сколько мне лет. Не заглянул в лицо. Кондуктор с деловым видом проверил билет и все.

Автобус был заполнен только на треть. Большинство пассажиров, как и я, путешествовали в одиночку, поэтому в салоне было непривычно тихо. Ехать до Такамацу очень долго – по расписанию около десяти часов. На месте должны быть рано утром. Но дорога меня не волновала. Чего-чего, а времени у меня сколько хочешь. В восемь часов автобус отъехал от терминала, я откинулся в кресле и сразу крепко заснул. Отключился, как батарейка, у которой кончился заряд.

Ближе к полуночи вдруг хлынул дождь. Время от времени я выныривал из придавившего меня сна и через щель между дешевыми занавесками глядел на утопавшее в ночи скоростное шоссе. Капли громко барабанили по стеклу, размывая световые пятна от фонарей, выстроившихся вдоль дороги. Фонари равномерно мелькали мимо, убегая неведомо куда, как деления шкалы, которую кто-то нанес на мир за окном автобуса. Вот приближается новый пучок света, а через мгновение он уже далеко позади. Посреди ночи, в первом часу, я проснулся. Так, автоматически, точно кто-то его подтолкнул сзади, наступил мой день рождения. Теперь мне пятнадцать лет.

– С днем рождения, – слышится голос Вороны.

– Спасибо, – благодарю я.

Но Пророчество по-прежнему следует за мной, как тень. Убедившись, что стена, которой я окружил себя, еще стоит, я задернул занавески и снова погрузился в сон.

Данный документ классифицирован Министерством обороны США и хранился под грифом «совершенно секретно». Предан гласности в 1986 году на основании Акта о свободе информации. В настоящее время с ним можно ознакомиться в Национальном управлении архивной документации (NARA) в Вашингтоне, округ Колумбия.

Настоящее расследование, протокол которого представлен, проведено по распоряжению майора Службы военной разведки сухопутных сил США (MIS)[5]Джеймса П. Уоррена в марте-апреле 1946 г. Расследование на месте происшествия в префектуре Яманаси, уезд ***, путем бесед с местными жителями вели младший лейтенант Роберт О'Коннор и старший сержант Гарольд Катаяма. Население опрашивал младший лейтенант Роберт О'Коннор. Переводчик японского языка – старший сержант Катаяма. Документы составлял рядовой первого класса Уильям Корн.