Схватка спецслужб, или Где решаются судьбы мира - Ольга Грейгъ

В феврале 1918 года стояли жестокие морозы. Некогда величественная Северная столица Российской империи, ощутив чудовищный, невиданный доселе русским народом голод, погрузилась в мертвящий мрак и стужу. Кавалергардский проспект, где еще с времен Петра I жили кавалергарды, был черен и мрачен. Дующий с Ладоги нещадный ветер, как громадные игрушки, один за одним нанизывал добротные каменные дома на свою тугую свистящую струну. Редкие в этот час прохожие, напрягая, словно совы, зрение, старались прошмыгнуть незамеченными ни недругами, ни явно несытыми и злыми дворовыми собаками.

Елизавета Ивановна Еранчина в этот вечер возвращалась довольно поздно. Ей удалось раздобыть немного продуктов у бывшего процентщика. Уже подходя к дому, она увидела, как навстречу ей движутся подозрительные личности с явным намерением остановить ее и, скорее всего, оскорбить, унизить, обобрать. Она приостановилась, ее сердечко екнуло, Елизавета Ивановна решила изменить маршрут, быстро направившись в проход между домами. Забежав в арку, она преодолела неосвещенное, укрытое даже от ночного светила пространство, предчувствуя, что еще немного, — и она будет у двери своего дома. Оставалось только перебежать горбатый мосток. Она, пренебрегая гололедицей и преодолевая обжигающий ветер, с трудом вскарабкалась по скользким выступам, уже спускаясь на тротуар, неожиданно пошатнулась и, не удержавшись на ногах, упала. В ее глазах закипели слезы, но времени на раздумья не было. Где-то невдалеке бродили люди, ставшие омерзительнее голодных бездомных собак, и Елизавета Ивановна сжалась, собирая остатки сил, чтобы скорее подняться на ноги.

На шее женщины имелась массивная золотая цепочка, на которой ниже, покоясь в милой ложбинке между грудей, был кулон, чью ценность могли определить редкие знатоки. То был уникальный бриллиант в золотой оправе, хранящий прикосновение не одного поколения монарших рук.

В тот миг, когда женщина неловко упала, припав лицом к ледяной стали решетчатого люка, кашне на ее шее распахнулось, высвобождая цепочку. Силой тяготения бриллиант был вызволен наружу, зацепившись, словно маленький якорь, за просвет между сужающимися стальными прутьями. Какой-то шум привлек Елизавету Ивановну, она вдруг испугалась, что за ее спиной уже стоят черные тени нелюдей, жаждущих ее крови и бесценного богатства в виде нескольких съедобных кусков. О кулоне она в этот миг совсем забыла. А зря. Когда она рванулась, бросившись наутек, злополучный кулон оторвался, сверкнул таинственными бликами и пал в мерзлые потоки канализации, едва движимые из-за стужи. Столь изрядны бывают насмешки судьбы. Бесценный бриллиант унесся по грязному каналу в Неву или остался лежать недвижимо — об этом история умалчивала. До поры до времени.

Елизавета Ивановна, счастливо избегнувшая встречи с бандитами, вбежала в подъезд своего дома, запыхавшись, зашла в квартиру и, не в силах сесть на диван, в силу нервного потрясения, бросилась на пол. Отлежавшись и поняв нелепость своего положения, она поднялась, разделась, почистив пальто жесткой щеткой, повесила его в шкаф и только после этого вознамерилась вскипятить чаю.

К счастью, как она думала, в скором времени должен был возвратиться ее супруг, поехавший в этот день в Гатчину. С его присутствием все страхи улетучатся сами собой, оставалось лишь дождаться утра. Эта его поездка не была похожа на прежние, когда он выбирался из дому по делам службы. Теперь и служба, и Родина, и вся устроенная жизнь провалились в тартарары. И все же, как это ни прискорбно, но ехать мужу было необходимо, и даже очень. Дело в том, что в деревне под Гатчиной жила экономка Еранчиных Дарья Ракитина, служившая в их доме уже несколько лет. В лихие месяцы бесовского безвременья эта приятной внешности женщина, помолившись в любимой ею Чесменской церкви[3], поблагодарив за доброе к ней отношение хозяев, выехала домой, в деревню. От греха подальше. Спасаясь от кричащих о всеобщем счастии лихоимцев, она спешно бежала, искренне уведомив Еранчиных, что в случае надобности они завсегда смогут у ней укрыться.

Это она, передав через давних знакомых записку, пригласила своих бывших хозяев к себе пережить тяжелую голодную зиму. Иван Аристархович Еранчин, посоветовавшись с супругой, решил наконец наведать экономку, расспросить что да как, осмотреться там и, конечно же, раздобыть еды.

Окончательно отдышавшись и так и не согрев чаю, Елизавета Ивановна села в глубокое кресло, намереваясь укутаться пледом и в таком положении дождаться приезда мужа. Как вдруг обнаружила, что на ее груди нет кулона. Она не могла вспомнить, где же он мог потеряться. Сжавшись от ужаса и отчаяния, вызванных осознанием утраты, осознанием безвозвратности всего, что было перечеркнуто бесами, изрыгающими красный огонь революции, она наконец-то разрыдалась, всхлипывая и безудержно подрагивая плечами. Это длилось долго, так долго, что она сама успела устать. Наконец холод, апатия и тяжелые ночные тени загнали ее душу в оцепенение. Елизавета Ивановна зевнула, в который раз промокнув отекшие веки и сложив руки на поджатых коленях, провалилась в глубокий сон.

За окном пронзительно выл ветер, этажом ниже царапались об окно застывшие ветви старого дерева. Сначала ей приснился вскипающий на огне, пышущий паром чайник. А после, словно согретая этим призрачным теплом, она вдруг очутилась в залитом солнцем Крыму, почувствовала запах лаванды, увидела рядом, на открытой веранде, Ивана Аристарховича, держащего в руке бокал с сочно-бордовым напитком, отпив из его бокала, она признала вкус терпкого вина, название которого никак не могла вспомнить, и оттого почему-то смеялась сама себе, и ему, и пышно цветущим кустам, и воздуху, и лаванде, и даже Черному морю, плещущему где-то рядом…

В студеную рань, в пору, когда ночь капитулировала перед сторожко наступающим рассветом, в дом вернулся Иван Аристархович. Елизавета Ивановна не слышала, как открылась дверь, как супруг разделся и прошел в комнаты, но, ощутив прикосновение его губ к своему лбу, открыла глаза. Приехавший где-то раздобыл дрова и растопил камин. Удивительное дело, она вдруг почувствовала запах кофе, словно пришедший из далекого прошлого. Согревшись и пригубив кофе, она рассказала, что утеряла заветную памятную вещь, подарок императрицы. И вновь горько расплакалась…

Владелицей кулона Елизавета Ивановна стала совсем необычно.

Была она прямым потомком курфюрстов земли Гессенской, предки которой обосновались в России в эпоху Петра Великого, а уже в царствование его августейшей дочери Елизаветы Петровны были удостоены графского титула. Многие из рода графов фон Дидерихсов, в семье которых и родилась Лизавета, верой и правдой служили русским императорам и России.

В 1895 году юная Лиза вышла замуж за князя Лещерского, офицера флота, и некоторое время счастливо прожила с ним в Кронштадте. Затем последовал перевод мужа на службу в Гельсингфорс, а там их застала немилосердная година, наславшая тяжкую болезнь, забравшую у нее любимого. Похоронив мужа в 1902 году и посокрушавшись, что не было у них даже детишек, княгиня Елизавета Ивановна постепенно приспосабливалась к своему новому вдовствующему состоянию.