Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

Воспользовавшись этим удобным языком, можно сказать, что на практике стремление к теплым отношениям типа «Gemeinschaft» или социальной справедливости, равенству и братству в повседневной жизни в XIX — начале XX вв. нашло свое выражение в следующих направлениях:

— организация дружеских обществ и кружков, склонность к особому типу личностного общения;

— увлечение общинными качествами русского народа;

— попытки организации городских коммун, общежитий и производственных ассоциаций наподобие описанных в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?»;

— движение к организации сельскохозяйственных общин и колоний русскими народниками, толстовцами и другими направлениями общественного движения (коммунитарное движение);

— кооперативные начинания русской интеллигенции;

— движение к возрождению общинных форм церковной жизни в русском православии.

Интеллектуалы склонны искать защиты от негативных последствий модернизации в создании утопий, порождающих общественные движения социалистического толка. Утопизм мог находить свое выражение не только в проектировании идеального общества, осуществление которого — дело далекого будущего, но и в стремлении «здесь и сейчас» удовлетворить свою потребность в «теплых» отношениях с окружающими путем создания тесного кружка единомышленников, живущих праведной жизнью и преследующих высокие цели.

В России подобное настроение привело к попыткам организации неформальных объединений уже во второй четверти XIX в. Мировое и национальное измерения модернизации здесь неразделимы: являясь выходцами преимущественно из привилегированных сословий и будучи образованными людьми, участники кружков 20—40-х гг. разделяли европейскую интеллектуальную культуру и были первыми и наиболее чувствительными рецепторами духовных процессов, происходивших в Западной Европе.

Идеалы интенсивного неформального общения в тесном дружеском кругу были характерны еще для масонского идеала человека, созидания оратства, связанного узами любви, познания и труда. Эти традиции во многом сохранялись в дружеских кружках и литературных обществах первой трети XIX в., к которым романтическая культура добавила пафос обличения пороков цивилизации, преодоления конфликта между природой и культурой.[15] Подобные образования Б. Заблоцки назвал бы «коммунио-ном» — этапом подготовки к общинному эксперименту: «коммунион» основывается на эмоциональных началах, его члены не отчуждены друг от друга, утилитарные отношения в нем вторичны, люди важны друг для друга как самоцель, а не как средство; одна из форм «коммуниона» — дружба.[16]

Например, члены Юношеского собратства, по воспоминаниям его президента» Н. Н. Муравьева-Карского, начитавшись Руссо, планировали «удалиться через пять лет на какой-нибудь остров, населенный дикарями, взять с собою надежных товарищей, образовать жителей острова и составить новую республику». Среди членов кружка были популярны идеи братства, настроения опрощения, они даже планировали «научиться какому-нибудь ремеслу». Как место будущего социального эксперимента был выбран остров Чоку близ Японии.[17] Участники «Общества друзей природы» П. И. Борисова также мечтали реализовывать свои идеалы «на каком-нибудь необитаемом острове».[18] Идеалы нравственного усовершенствования и важность неформального общения были обязательными признаками подобных объединений.[19] Усиленное духовное общение было характерно и для первого поколения русской интеллигенции — «московских юных философов 20—30-х годов», неформально обсуждавших в дружеских кружках вопросы о смысле жизни и судьбе России.[20]

Использование общинных форм с прагматическими целями более дешевого и рационального устройства жизни было характерно еще для офицерских артелей 10-х годов. Являясь по своей природе хозяйственным объединением, офицерская артель «имела прообразом артель солдатскую, известную в русской армии еще с петровских времен... Стимулом к их созданию в первую очередь должны были послужить те проблемы со снабжением — продовольственным и денежным, — которые были типичны для кампаний 1805-1807 и 1812 гг. Постоянное безденежье, а нередко и голод, испытываемый офицерами, должны были подвигнуть на создание общей кассы и совместного стола. [...] Офицерская артель потенциал!,но тяготела к кружку или дружескому обществу, которое могли образовать сведенные вместе в артели лица».[21]

При всей вписанности российских интеллектуалов в европейский контекст, пашей спецификой является практически полное отсутствие в XIX в. среднего класса, который мог бы поддерживать и продвигать модернизационные изменения в политической, социальной и культурной сферах. Важным фактором является и то, что в России в это время в почти первозданном виде все еще существовали сильные институты традиционализма, которые стали источником утопического вдохновения как для государства, так и для интеллигенции. Главным таким институтом была крестьянская поземельная община.

Русская интеллигенция, начиная со славянофилов и заканчивая советскими писателями-деревенщиками, искала в русском крестьянстве, его ценностях и социальных институтах утраченную европейцами и российским образованным меньшинством человеческую цельность и органичность. Историки «государственной школы» и марксисты довольно трезво писали об общине как институте феодально-крепостнического происхождения, обслуживающего в первую очередь интересы государства, подобные взгляды разделяет современная социальная и антропологически ориентированная история. Однако в обыденном историческом сознании гораздо более популярен иной, романтический, вневременной образ русского общинного крестьянства, который хорошо известен нам ил этнографической литературы.[22] Это образ высоконравственных, здоровых духом и телом людей, горячо любящих свою Родину, патриархальных в лучшем смысле этого слова, чтущих традиции, православно религиозных, живущих в ладах с самими собой и с природой, знающих сокровенные тайны бытия, трудолюбивых, щедрых и отзывчивых на чужую беду. Особое место в этом образе занимает институт сельской поземельной общины, имеющий репутацию «самородного» института крестьянской демократии и взаимопомощи, воплотившего «альтруистические инстинкты восточнославянского крестьянства», идеалы коллективной, соборной жизни.