Кофейня на берегу океана - Вячеслав Прах

Она перестала моргать.

– Отстегни ремень, кресло тяжелее тебя и упадет быстрее, с законами физики не поспоришь. – Жан улыбнулся. – Ты отстегнулась, чтобы продлить свою жизнь на долю секунды. Ты теперь просто летишь. Расправь в стороны руки, открой глаза как можно шире и дыши! Дыши ровно, неспешно, спех тебе ни к чему. Дыши так, как дышат при жизни – спокойно и ровно. Ты летишь, наслаждаясь, сердце не вылетит из груди, такого в природе не бывает. Тучи развеиваются и теперь видно землю. Представь себя птицей, не думай о том, что у тебя десять секунд. Твоя жизнь – это мгновение, даже десять секунд можно прожить, наслаждаясь. А как ты думаешь? Почему ты спешишь умереть? Ты умрешь. И прошу тебя, смирись с этим. Ты умрешь – это не больно и займет одну сотую секунды. Знаешь сколько это? Ты никогда не узнаешь. И никто не узнает, так как нет более безболезненной смерти. Разве только во сне, хотя я подозреваю, что во сне тебе будет казаться, что ты задыхаешься – такое, наверное, у каждого хоть раз в страшном сне бывало. – Жан задумался. – Я умру, и я это принял. Поэтому в последние секунды своей жизни я не почувствую запах мочи, а мое тело не будет скованным в воздухе. В свое последнее мгновение я напишу указательным пальцем в воздухе свое имя, а может быть, и твое, я вдохну всю жизнь и не буду торопиться ее выдохнуть. Если бы птица боялась умереть от столкновения о землю, то она бы всю свою жизнь провела в страхе, так и не взлетев ни разу.

– Спасибо, – тихо прошептала Майя, и последующие минуты они провели в тишине.

* * *

Женщина, сотканная из лавандовых полей, стала другом для Жана. Друг – это такой человек, с которым можно поговорить, с которым можно помолчать, которого можно обнять, но незачем трогать. Жан хотел ее трогать, как говорят – чувства находятся на кончиках пальцев. И, возможно, Майя тоже бы хотела касаться в ответ, но она не могла. Точнее, не хотела себе этого позволить. Ведь позволить себе влюбиться – это значило бы предать. Она не способна была предать даже того, кто так давно не дарил ей цветы.

Жан притронулся к ее плечу, словно случайно, Майя на мгновенье обрадовалась, но затем дернула плечом.

– Извини, как у нас принято говорить, pardon, когда заденешь человека случайно.

Она ничего не ответила ему, но он все понял без слов и перестал это делать.

Это было самое прекрасное время, Майя хотела его остановить, она хотела просто раствориться в Жане. Он проводил с ней каждый новый день, а вечерами провожал до номера. И за все это время она ни разу не пригласила его к себе на чай. Чай – он сладкий, но это предательство.

– Bonsoir… До завтра…

Она на секунду замедлила прощание. А затем секунда прошла.

– До завтра, Жан, – сказала она так неестественно мягко.

Майя закрыла за собой дверь и начала плакать. Она плакала тихо, прикрыв ладонью рот, чтобы он из-за двери не услышал. Жан стоял по ту сторону, не решаясь сразу уйти, проматывая перед глазами этот день и все предыдущие дни, проведенные с ней. Каждый новый день так сладок, так пьян, что не хотелось его отпускать. А между тем ее нет, и этот день теперь уже бессмысленный. Мужчина медленно покинул коридор ее отеля.

Майя плакала от счастья, знаете, такие сладкие слезы, которые можно добавить в кофе, к примеру. Такая приятная жалость к себе, такая медовая боль, которую хотелось бы даже продлить. Она никогда еще не чувствовала себя такой нужной, такой цветущей, такой распахнутой на ветру, как колокольчик. Там, куда она завтра вечером улетит, не бывает лавандовых полей, там она не будет больше пахнуть лавандой.

На следующий день Жан только после обеда узнал, что она покидает этот город, эту страну, что покидает его и он больше никогда ее не увидит.

На его глазах выступили слезы.

– Что?

Они сидели в кофейне и смотрели в окно. Их руки были на чашках, на собственных чашках, и впервые за эти три дня Жан взял ее за руку крепко.

– Что ты сказала?

– Я замужем, Жан. И если бы я была свободна, то ни за что бы тебя не покинула.

Молодой человек стряхнул соль с ресниц и мгновенно убрал свою руку.

– Почему ты сразу мне не сказала, Майя?

Она покидала его в том льняном платье, которое она надела при встрече.

– Я год не надевала на палец кольцо. Тот, кто меня занял, даже не обратил на это внимания, по крайней мере он мне ничего не сказал. Тот, который лишил меня тебя, носит свое кольцо по сей день, но даже не спросит по моему прилету, где я была. А где я была, Жан? Разве я была не в тебе? Я не целовала твои губы, не пробовала твое тело на вкус, но знаю о твоем детстве больше, чем кто-либо на этом свете. Я не просыпалась вместе с тобой и не засыпала в твоих объятиях, но знаю, что перед сном ты читаешь молитву, благодаришь бога за прожитый день, я знаю, что ты есть, и мне от этого становится легко. Я предвкушала каждый новый день, я жила мгновением рядом с тобой, я благодарна тебе за то, что ты научил меня этому. Я знаю твой любимый сорт вина, твою первую любовь, и даже какого цвета у тебя была рубашка на выпускном – это так много, поверь мне. Я ни о ком еще не знала так много, и ни о ком не хотела так узнавать. А мы с тобой даже не спали…

Он снова взял ее за руку, на этот раз не крепко.

– А ты бы хотела со мной спать?

– Нет, – покачала головой она. – Это так ничтожно мало – спать друг с другом. Я бы хотела быть с тобой мысленно каждую минуту, и пусть мы находимся на разных концах земли. Я бы хотела носить тебя в своем сердце, но при этом быть свободной.

До встречи, Жан.

Она обняла его через стол и застыла. Майя не могла отпустить его, только сильнее сжать, она смаковала последние секунды, она смирилась со смертью и была к ней готова. Страх отпустил, соль застыла в глазах, сердце выбивалось из груди. Она смотрела на землю, словно в последний раз, она мысленно рисовала свое имя в воздухе над приближающимися домами, сначала свое, а рядом его. Она раскинула в стороны руки и открыла глаза, она готова была умереть, и эти десять секунд перед смертью показались ей более долгими, чем последние десять лет.

Майя сидела в самолете, и когда железная птица оторвалась от земли, она больше не закрывала руками уши, не закрывала глаза. Она смотрела в окно и мысленно отстегивала ремень безопасности. Майя запомнила его последние слова в тот день, когда они сидели у океана: «Жизнь – мгновение». И если бы ей суждено было сегодня разбиться на самолете, то она бы пожалела только о том, что не поцеловала на прощание Жана. Она поднималась к небу с мыслями о том, как вернуться назад и предать, предать, черт бы побрал, все на свете! Все и всех предать, лишь бы еще раз посмотреть в те глаза, лишь бы припасть к его рукам, попробовать губы на вкус. Отдать всю себя без остатка, пусть берет, пусть вдыхает, она хотела отдать – на высоте трех километров, на расстоянии нескольких стран, – она почувствовала нестерпимое желание уничтожить, скомкать и выбросить все, что было до Жана. Майя понимала, что больше никогда его не увидит, и что мысль купить обратно билет на ближайший рейс покинет ее спустя неделю, когда она снова утонет в будничной суете.