Листопад - Решад Нури Гюнтекин

Двадцать лет — это, разумеется, предельный срок. На худой конец, его устраивали десять лет. Хотя дочь Айше, его последнее творение, появилась на свет поздновато. Но раз уж появилась — ничего не попишешь, пугаться, во всяком случае, не стоит. Если случится что, он препоручит ее старшим детям. Не бросят же они девочку на произвол судьбы. Нужно только старших воспитать как следует.

Однако непредвиденные обстоятельства перевернули все планы Али Риза-бея. В пятьдесят пять лет он вынужден был оставить государственную службу.

В то время он занимал пост мутасаррифа в Трабзонском вилайете.[2]Однажды в подведомственном ему санджаке произошел неприятный инцидент: молодой человек пытался похитить чужую жену. Между мужем и похитителем произошла стычка, в которой оба получили ножевые ранения.

Муж женщины был всего лишь бедным крестьянином, а похититель — сыном знатного человека, который держал в руках всю округу. Беднягу, осмелившегося защищать свою честь, бросили в тюрьму, а преступник остался на свободе. Али Риза-бей, не любивший совать нос в чужие дела, на этот раз пришел в неописуемую ярость и полез на рожон. Он упорствовал до тех пор, пока его самого не вынудили подать в отставку. Иначе поступить он не мог. Не идти же против совести! Таков был его долг, не выполни он его, аллах не простил бы взятого на душу греха, и расплачиваться пришлось бы все равно, — не ему, так его потомкам…

Некоторое время отставной мутасарриф слонялся без дела по Стамбулу. Денег не было, да их и не могло быть, если он получал жалованье государственного чиновника и имел пятерых детей. Хорошо, что от отца достался ему старенький домик в Багларбаши, за Ускюдаром, на другой стороне пролива. Чтобы починить и привести этот дом в порядок, требовались деньги, поэтому он продал кое-какие драгоценности жены, — детям в первую очередь нужна была крыша.

Отставка застигла Али Риза-бея врасплох. Если бы дело касалось его одного, он предпочел бы умереть с голоду, лишь бы не возвращаться на государственную службу. Но ведь надо было думать о детях. Вот ради них-то и унижался Али Риза-бей, обивая пороги министерств в надежде получить какую-нибудь должность.

Как-то раз около кабинета министра внутренних дел он встретил высокого молодого человека, который бросился вдруг к нему и стал целовать его руки.

— Неужели вы меня не узнаете, мой ходжа? Я — Музаффер, ваш ученик!

Внимательно присмотревшись, Али Риза-бей вспомнил его. Давным-давно в одном из вилайетов Али Риза-бей с полгода заменял больного учителя истории в городской гимназии, и этот Музаффер учился тогда у него. Мальчик понравился ему сообразительностью и прилежанием. Ну, а теперь, судя по тому, как Музаффер, улыбаясь, вышел из кабинета министра и с независимым видом, раскланиваясь, шествовал по коридору, можно было предположить, что он преуспел в жизни. Али Риза-бей не ошибся: помимо того что Музаффер состоял членом правления в двух больших компаниях, он являлся генеральным директором акционерного общества «Золотой лист». Узнав, в сколь бедственном положении находится его старый учитель, Музаффер вызвался ему помочь.

В таком возрасте, говорил он, ехать куда-то в глушь по меньшей мере неразумно, а акционерному обществу как раз нужен переводчик, знающий английский и арабский языки, поскольку компания ведет торговые дела с Англией и Египтом. Ходжа-эфенди будет незаменимым работником. И получать жалованье он будет не меньше, а даже больше, чем прежде…

Али Риза-бей с радостью принял предложение. Он готов был согласиться на любую работу, на любых условиях, только бы не уезжать та Стамбула: ведь дети уже выросли, их не потащишь за собой, как прежде.

Вот так отставной мутасарриф стал образцовым служащим частного акционерного общества «Золотой лист». Пять лет он с утра до ночи трудился, не зная отдыха, работая за троих. Он старался изо всех сил по двум причинам: во-первых, Музаффер не должен раскаиваться в своем добром деянии; во-вторых, его вполне удовлетворяла работа переводчика, когда нужно быть только «честным посредником» и отвечать лишь за правильность переведенных слов, а не за чью-либо судьбу…

В комнату вошел старик рассыльный и обратился к Али Риза-бею:

— Там какая-то женщина, бей, пришла и тебя спрашивает. Говорит, что она мать Леман-ханым.

Леман работала машинисткой у них в конторе. Ее отца, старшего лесничего, Али Риза-бей знавал еще тогда, когда служил в провинции, лет десять или двенадцать тому назад. В то время Леман была восьмилетней девочкой. Она часто приходила к ним в дом играть с детьми.

В прошлом году на пристани в Ускюдаре к Али Риза-бею подошла красивая девушка и, поцеловав его руку, просто, без всякого жеманства, представилась: «Дядя Али, не узнаете? Я — Леман, подруга ваших дочерей».

Она рассказала, что пять лет назад умер отец и теперь она живет с матерью в Фындыклы. Много горя хлебнули они за эти годы. Искренность девушки тронула Али Риза-бея.

Нельзя сказать, что с отцом Леман его связывала дружба, однако печальная судьба несчастной девушки, ровесницы его дочерей, вызвала у старика естественное желание как-то помочь ей. Леман толком никогда не училась, но грамоту знала и умела печатать на машинке. С превеликим трудом Али Риза-бею удалось устроить ее в конторе машинисткой с месячным жалованьем в сорок пять лир.

Но на этом он не успокоился. Он, видите ли, решил хоть в какой-то степени заменить Леман отца, чтобы предостеречь ее от тех опасностей, которые на каждом шагу ожидают девушку, оставшуюся без родительского надзора. Ведь такая судьба завтра может постигнуть и его собственных дочерей…

К своим новым обязанностям Али Риза-бей отнесся с присущей ему серьезностью. Однако через несколько недель Али Риза-бей, к великому своему огорчению, убедился, что уже опоздал. Возможно, Леман и была добропорядочной девушкой, но ее дурно воспитали, она держалась чересчур развязно, позволяя себе рискованные шутки с сослуживцами.

Несколько раз Али Риза-бей пробовал делать ей замечания. Она выслушивала и соглашалась с ним, казалась даже смущенной, но не проходило и получаса, как все начиналось сызнова.

Однажды, не выдержав, Али Риза-бей отчитал ее. Леман тотчас вспылила, сказав, что не нуждается ни в чьих наставлениях. Конечно, она очень благодарна Али Риза-бею за то, что он устроил ее на работу, однако это не дает ему права постоянно вмешиваться в ее жизнь и читать нотации…

Старик покачал головой и горько усмехнулся. «Ну что ж, поступай как знаешь, дитя мое, — сказал он ей. — На меня, старика, не сердись!»

С того дня он перестал с ней разговаривать, стараясь ее избегать. А если ему случалось быть свидетелем недостойного поведения Леман, то винил он во всем только себя: «Сам виноват, — ведь я ее сюда привел…»

Последние десять дней Леман почему-то не появлялась на работе. Может быть, заболела?.. Однако справляться о ней Али Риза-бею не хотелось.