Лучше не бывает - Айрис Мердок

Мэри придавала большое значение их совместным трапезам. Это было время общения, ритуального, почти духовного единения. Человеческая речь и соприсутствие залечивали те раны и царапины, от которых одна только Мэри, с ее обостренной и неустанной чувствительностью, страдала, стараясь восстановить гармонию, к которой тоже только она одна и стремилась. В эти минуты Мэри обладала никем не оспариваемой властью. И если экономка воплощала собой коллективное бессознательное, то Мэри — коллективный разум. Повторяемость завтрака, обеда, чая и ужина вносила элементы порядка в ситуацию, которая, по ощущению Мэри, всегда балансировала на грани, может быть и приятной, но неотвратимой анархии.

Сквозь большие, увенчанные причудливыми викторианскими башенками окна, сквозь их чугунный переплет светило горячее солнце, отбрасывая зеленоватые тени от кустиков жимолости с одной стороны и вистарии — с другой. Оно сделало заметными пятна на клетчатой красно-белой скатерти, хлебные крошки, кофейные зерна и человеческие волосы на плитках пола. Близнецы уже закончили пить чай, Тео унес свой в спальню, Пирс еще не спускался, Кейт, как обычно, запаздывала, Мэри, Пола и Кейзи чаевничали втроем.

— Она опять заимела новую машину, — сказала Кейзи.

— Я бы просила вас называть имена тех, о ком вы говорите, а не называть всех «она».

— Моя сестра.

Большую часть жизни Кейзи пожрала забота о захворавшей матери, которую она, впрочем, иначе как «старая сука» не называла, и она была не в состоянии простить сестру, избегнувшую той же участи и нашедшую богатого мужа. Краснолицая, с головой в кудряшках, плотная Кейзи часто вдруг принималась рыдать у телевизора, когда там показывали что-нибудь печальное, вызывая у Мэри деятельное и взволнованное сострадание.

— Какой марки? — спросила Пола. Она все еще была мыслями вся в Лукреции, прикидывая, не будет ли для школьников на экзамене слишком труден отрывок из него.

— «Триумф», или что-то в этом духе. Некоторым такие нравятся. Поездки на Коста Брава, и все такое.

— А мы сегодня опять видели ту же самую летающую тарелку, — объявила Генриетта, вернувшись с Монрозом, котом Барбары. Близнецы часто делали подобное утверждение.

— Серьезно? — спросила Мэри. — Генриетта, пожалуйста, не надо ставить Монроза на стол.

Монроз был крупным, кофейного цвета, полосатым животным с золотистыми глазами, совершенно квадратным туловищем, с прямыми ногами, чья упорная глубокая погруженность в себя постоянно возбуждала между детьми яростные споры относительно его умственных способностей. Они постоянно предпринимали проверку интеллекта Монроза, но к окончательным выводам так и не пришли, поскольку близнецы были наклонны считать, что взаимодействие с человеческой расой не является признаком большого ума. У Монроза был один несомненный талант — он мог простым волевым усилием заставить свою прилизанную шерстку вдруг встопорщиться, так что из гладкого полосатого куба всегда мог превратиться по желанию в пушистый шар. Дети говорили: «Монроз превращается в птичку».

— Только не спрашивайте меня, откуда у них деньги, — сказала Кейзи, — а то сделаетесь социалисткой.

— Но вы ведь социалистка, Кейзи, — сказала Мэри. Они все, конечно, придерживались социалистических убеждений. Но только Кейзи открыто заявляла об этом.

— Я и не отрекаюсь, я только хотела сказать, что этого было бы достаточно, чтобы и вы стали ею.

— А вы знаете, какая птица самая большая на свете? — спросил Эдвард, проталкиваясь между Мэри и своей сестрой.

— Нет. Какая?

— Казуар. Он ест папуасов. Он их убивает своими ногами.

— А я думаю, кондор еще больше, — заметила Генриетта.

— Это зависит от того, что ты берешь во внимание — размах крыльев или вес, — рассудил Эдвард.

— А про альбатроса забыли? — спросила Пола. Она уже была готова вступить с детьми в серьезную полемику, неизменно относясь к ним как к взрослым разумным людям.

— Размах крыльев у него больше, — сказал Эдвард, — но тело меньше. Знаете, какую большую грудную кость нам пришлось бы иметь, если бы мы могли летать? Мэри, знаете, какая была бы нам нужна здоровая грудная кость, если бы мы захотели летать?

— Я не знаю, — сказала Мэри, — какая?

— Четырнадцать футов шириной.

— Правда? Только представить!

— Что касается кондора… — начала Пола.

— Осторожней, Генриетта, — сказала Мэри Генриетте, пытавшейся стукнуть брата по лицу лапой Монроза.

— Спокойно, когти не выпущены, — ответила Генриетта.

— На его месте я бы их выпустила, — заметила Кейзи. — Когда я была в твоем возрасте, нас учили, что нельзя мучить животных.

— Нужно что-то решать с камнями, — сказала Мэри. — Мы все время спотыкаемся о них. Не можете вы отобрать те, которые вам особенно дороги, а остальные вынести во двор?

Идея сортировки камней сразу же захватила близнецов. Они бросили кота, усевшись на полу возле кучи камней, и принялись спорить о достоинстве каждого из них.

— Тео навещал Вилли? — спросила Пола.

— Нет, я предложила ему, но он только рассмеялся и сказал, что он не сторож Вилли.

Вилли Кост был ученым, эмигрантом, он жил в поместье Октавиена, в бунгало под названием Трескомб-коттедж — чуть выше в гору от Трескомб-хауса. Вилли страдал от меланхолии, что очень беспокоило экономку.

— Я думаю, они опять поссорились. Они прямо как дети. Ты к нему заходила?

— Нет, — сказала Мэри. — У меня не было ни минуты. Я посылала Пирса, и он сказал, что с Вилли все в порядке. А ты?

— Нет, — сказала Пола. — Я тоже была занята весь день.

Мэри почувствовала облегчение. Ей казалось, что она персонально отвечает за Вилли Коста, как будто он был ее собственностью, считалось, что именно она всегда должна знать, что с ним происходит. Ей надо будет зайти к нему завтра.

— Хорошо, что Дьюкейн приезжает, — сказала Пола, — он благотворно влияет на Вилли.

— Дьюкейн приезжает? — спросила Мэри. — Я бы хотела, чтобы меня хоть иногда ставили в известность хоть о чем-то!

— Я думаю, вы отдаете себе отчет, что комната еще не готова? — сказала Кейзи.

— Просто Кейт думала, что это настолько обычно, что и говорить не о чем.

Джон Дьюкейн, друг и коллега Октавиена, часто приезжал к ним на выходные.

— Кейзи, вы ведь будете так любезны и уберете комнату после чая?

— Конечно, я уберу, выберу минутку. Раз вы считаете, что это нужно сделать, я сделаю.

В это мгновение в кухню вошла Кейт Грей, за ней по пятам следовал Минго. И сразу же будто пронзительный звездный луч просиял над комнатой и собрал воедино все разъединенное до этого момента вокруг центра — Кейт. Мэри, как бы пронзенная этим силовым лучом, видела, как улыбнулось умное, смахивавшее на собачью мордочку, лицо Полы, и почувствовала, как ее собственное лицо поворачивается навстречу и улыбается, а волосы откидываются назад. Минго лаял. Монроз прыгнул на стол. Кейзи добавила кипятку в чайник, близнецы, разрушив тщательно выстроенные ими же ряды камней, защебетали, стараясь ухватить коричневыми от песка руками пояс полосатого платья Кейт.