Смерть навылет - Анастасия Монастырская

Стул упал, не выдержав праведного гнева.

— Ты куда? — встрепенулись родственники.

— На работу!

— Так ведь рано, еще восьми нет.

— Плевать! Лучше там, чем здесь! — я кубарем скатилась с крыльца и бросилась к машине.

— Ну, завелась! Ну, закипела! — бросила вдогонку бабушка. — Для тебя же все делаем, Эфа! Без всякой надежды на благодарность. И ведь даже не поела!

Видали? Оказывается, это я тварь неблагодарная, которая не может в полной мере оценить затраченные на нее усилия. И не только усилия, но и средства. Господи, как им такое в голову пришло: сто мужиков! Это ведь оплата дороги, проживания, смокингов и ресторана и такси на обратный путь. Если так и дальше пойдет, то мы точно разоримся.

В машине я немного успокоилась. Выкурила сигаретку, хлебнула из термоса горьковатого кофе и поехала на работу.

Как раз сегодня заканчиваются каникулы, и стартует новый семестр. По расписанию у меня две лекции и один практический семинар. Затем заседание ученого совета и работа над собственной диссертацией. Пора ее заканчивать. Хорошо бы к маю уже защититься. Не откладывай на новый учебный год то, что ты можешь сделать в этом. М-да, хорошо бы, но если учесть, что написано только двадцать страниц — задачка немного усложняется. Впрочем, где наша ни пропадала.

Я взглянула на часы — половина восьмого. Самое время пополнить запасы развлекательной литературы. Вчера я дочитала последний роман о похождениях своей любимой героини — белокурой Годзиллы. Она для меня как наркотик, если нет новой книжки, чувствую себя больной и несправедливо обиженной. Так, что там у нас по пути? А, круглосуточный "Кварк", то, что надо. Хотя цены там, надо сказать, сродни ценам в ювелирных салонах Петербурга. До сих пор не пойму, зачем их так взвинчивать, чтобы потом продавцы-консультанты часами без дела слонялись?! А как все начиналось! Удобные табуреточки-скамеечки, кофе ночным посетителям, задушевные разговоры: "А вы читали? И как? М-да, вы совершенно правы: синекдохи у господина Г. стали совсем не те, а идеологически-образный ряд у госпожи Д. хромает на все буквы алфавита". М-да, Онегин я тогда моложе, я лучше качеством была… Тогда не качество, а количество оставляло желать лучшего. Теперь все наоборот. Впрочем, мне ли, профессиональному читателю, жаловаться?!

Мальчик-консультант бродил за мной тенью все десять минут, пока я предавалась воспоминаниям о золотом веке книгоиздательского дела в России.

— Не поняла! А где Годзилла? — нотки обиженного взрослого, которому не досталось обещанного сладкого, прорвались против воли. Мальчик подскочил на два шажка, расшаркался, принося извинения:

— А Годзиллы нет! Кончилась!

— И Серодусты?

— Серодусты тоже нет. Вы разве не знаете? Серию закрыли. Коммерчески невыгодна.

Нет, вы слышали? Бабоньки рыдают, переживая приключения белокурой бестии, скупая книжки пачками, а серия, получается, абсолютно невыгодна. Стоп! А с чего я взяла, что бабоньки подсели на Годзиллу? Может, у этого автора только один читатель и есть — я. Тогда вдвойне обидно: и за автора, и за меня. М-да, утро началось оригинально: сначала официальный завтрак с погибшей птичкой, теперь вот пора Годзилле пора писать некролог. А как все начиналось! Сначала она соблазнила неандертальского вождя, и он долго рыдал, целуя доисторический песок, по которому ступала ее нога тридцать восьмого размера. Потом на очереди оказался Тутанхамон, которого смелая девушка пыталась спасти от яда. Не спасла. Но кто ж знал, что этот египетский Дон-Жуан сломает себе ногу и помрет от гангрены?! Вот и Годзилла этого не знала. Об этом только на дня сообщили. За Тутанхамоном последовал скифский товарищ: предложивший Годзилле место на кургане. Людовики всех мастей, Наполеоны — от императора до пирожного, Иван Грозный, не понятно, как сюда затесавшийся, шейхи, омары, калифы и непосредственный, но очень честный в этой самой непосредственности мужской народ. Да, у этой девушки биография. Которой можно только завидовать. И вдруг… все. Закрыли.

Черт, словно лучшую подругу потеряла. Сутулившись, я пошла к выходу.

— Мадам! Подождите!

И столько понимания прозвучало в этом "мадам", что я покорно повернулась, ожидая утешения.

— Возьмите вот этого! — мне протянули пачку книг. Глаз выхватил узкое лицо на обложке. Автор? Автор!

— Стэн Мо. Его сейчас очень хвалят. Как говорится, попал в струю. Пусть и не дамский роман, но вам понравится. Обещаю!

Хм… Сколько раз я это слышала? Я буду любить тебя всю свою жизнь. Обещаю! Я никому тебя не отдам. Обещаю! Мы не станем ссориться. Обещаю! Я не брошу тебя. Обещаю! Не изменю. Обещаю! Не предам. Обещаю! И вот, наконец, нечто новое: пусть и не дамский роман, но вам понравится. Обещаю! Сколько мужских клятв, и все они оказались ложными. Сколько обещаний, но все они лишь призраки истинных чувств. Истина одна — ничего и никому не обещай, даже если очень хочется.

В салоне машины было очень холодно, уходя, я оставила окно приоткрытым. Снег бился в стекло, словно навязчивые воспоминания. Тук-тук, Эфа! Тук-тук.

Прогревая машину, я налила из термоса кофе, закурила и исключительно из женского любопытства открыла первую книжку. Не понравится, верну обратно: благо и магазин под боком. "Вкус хризантемы". Ну, понятно, народ сейчас падок на восточно-японскую экзотику.

"Тише! Я слышу стук твоего сердца. Если ты положишь ладонь мне на лицо, шероховатое от бумаги, типографской краски и отпечатков чужих пальцев, то услышишь ритм моего сердца. Они бьются в унисон. Тише! Все мы вступаем в этот страшный лабиринт смерти и надеемся, что сможем из него выйти без потерь. Без шрамов. Царапин. С улыбкой и надеждой на будущее. Чтобы потом сесть в тени деревьев и выпить зеленого чая с цветками хризантем. У него особый — горький — вкус, дарующий силы. Но почему никто не знает, что вслед за тобой в лабиринт вступает сама смерть. У нее бесшумные лапы, как у кошки. Но если она хочет, то начинает клацать когтями по полу. И тогда ты знаешь, что она идет вслед за тобой, чутко улавливая запах страха.

Влево-вправо-вперед. Так пешка в руках неопытного игрока совершает хаотичные перемещения на доске, помеченной клетками. Так кубик выбрасывает "один" вместо шести, и твои шашки заствают, не в силах пошевелится на лаковой доске. Ты умеешь играть в нарды? Какая досада! Вряд ли тебе пригодятся эти знания теперь.

Итак, ты волен в своих передвижениях, ты даже можешь взять тайм-аут и переждать, укрывшись за следующим поворотом, восстанавливая дыхание и чувство страха, а можешь, повернувшись, встретить ее — лицом к лицу. Последнее — есть знак большого ума и знак такой же, большой, глупости. Самый сильный инстинкт человека — инстинкт самосохранения, и ты сознательно от него отказываешься. Во имя чего? Гордости? Пустых надежд? Или пьяной смелости? Но это твое право, и не мне его судить. Жаль только, что мы больше никогда не выпьем с тобой зеленой чай с цветками белой хризантемы. Тише! Я слышу, как смерть идет за тобой. Берегись!"