Мочалкин блюз - Акулина Парфенова

Я стала записывать свои мысли на эту тему. И через некоторое время у меня накопилось около десятка очерков об уборке. Самой мне они казались удачными и остроумными, но с тех пор, как я последний раз опубликовала написанное, прошло несколько лет, и я сильно сомневалась, что мои записки могут кого-то заинтересовать. В свободное время я писала и очерки о петербургском антиквариате, о том, какие стили встречаются в магазинах разных районов города, мебель какого времени сохранилась лучше всего. Еще были заметки о тенденциях ценообразования в этом бизнесе, рекомендации, как отличить магазин, который действительно занимается продажей старинных артефактов, от организаций, которые отмывают грязные деньги, прикрываясь вывеской антикварного магазина.

Писала я и рецензии на фильмы, которые смотрела, книги, которые читала, оперные, балетные и драматические спектакли, которые удавалось посмотреть. Записывала я и свои впечатления от новых коллекций западных модельеров, которые видела по спутниковому телевидению, или от коллекций местных авторов одежды, показы которых изредка удавалось посетить на хвосте у какой-нибудь подруги или клиентки. Все это мертвым грузом скопилось в моем лаптопе, но стереть рука не поднималась. Видимо, в глубине души я надеялась, что когда-нибудь все это мне пригодится. Победить страсть к письму мне не удалось.

Воскресенье. Вечер

– Привет.

Мне было приятно видеть своего бога секса. Бархатные карие глаза в густых ресницах, рыжеватые кудряшки, увеличивающиеся год от года залысины. Он всегда был лучше всех. Кроме того затмения, когда я встретила Джоела.

Что касается супружеских и постсупружеских обязанностей, то мне было с ним хорошо все полторы тысячи раз. За исключением, пожалуй, первых двух или трех, которые были первыми в моей жизни вообще. В первый раз я все ждала, когда наступит волшебство, от которого сходят с ума все взрослые, и пропустила самое главное – собственную дефлорацию. Во второй – мне было неудобно, почему я голая, но в носках и часах. В общем, сексуальная гармония наступила примерно с третьего раза и продолжается до сих пор. То ли он вообще так талантлив в этом деле (жаль, не с кем обсудить). То ли мы с ним идеально подходим друг другу. Но он умеет расшевелить меня всякий раз, в каком бы дурном расположении духа я перед этим ни находилась. Идеальная психотерапия. Идеальный способ уговорить меня на что угодно.

* * *

Я с порога обняла его, и голова моя закружилась. Условный рефлекс.

– Я кое-что тебе принес. Бабуся у метро продавала.

И он развернул огромную скатерть с вышивкой ришелье. Почти целую.

– Какая роскошь. Спасибо.

– Ты – моя роскошь.

Он повесил плечики со своей одеждой в створе открытого окна, чтобы запахи моей квартиры не впитались в ткань.

И увлек меня в спальню.

Там мы были счастливы.

Примерно час.

Всякий раз, когда он уходил, я впадала в состояние, близкое к истерике. Но годы тренировки сделали свое дело. И мне уже не стоило почти никаких усилий втянуть слезы обратно.

Понедельник

И вот опять октябрь. Годовщина встречи с Джоелом, годовщина развода, годовщина смерти бабушки. В этом месяце я всегда совершаю обход основных врачей, чтобы не дать обостриться старым болячкам.

Хорошо, что я никогда не резала себе вены, а то говорят, что темными осенними ночами такие шрамы напоминают о себе тупой продолжительной болью.

Осень я, однако, люблю, потому что вслед за курсом лекарств следует такое приятное развлечение, как детокс, разные пилинги, которые нельзя делать весной и летом, и прочие удовольствия. Дорогие клиники мне не по карману, но я уже давно нашла непафосный кабинет, в который можно попасть, только пройдя через ремонт бытовой техники и химчистку. А в нем прекрасную девушку Машу с высшим медицинским образованием, которая все умеет и которая выглядит на пять лет моложе меня, хотя на самом деле на пять лет старше. Без этого пережить в одиночку черное петербургское предзимье совершенно невозможно.

Еще я люблю осень потому, что осенние ветра дочиста продувают мозги, а природа показывает, каким потрясающим может быть увядание, к которому мне уже пора готовиться.

По понедельникам я работаю у Веры Петровны, и мне приходится очень рано вставать. Она уходит из дома в восемь. Но в этом есть свои преимущества. Во-первых, я успеваю проехать по городу до того, как начинается основной трафик, во-вторых, мы с Верой Петровной чудно завтракаем яйцами и горячей выпечкой, поэтому спросонок мне не нужно думать о том, чем умилостивить грозящую рецидивом язву.

Если честно, то Веру Петровну я обожаю. И работала бы на нее только за право продолжать знакомство. По возрасту она не годится мне в матери, ей сорок два, но по мудрости и широте души годится в матери всему человечеству. Красивая, могучая, она несет на плечах сложный бизнес, расслабленного мужа и двоих детей. Сына двадцати четырех и дочь девятнадцати лет. Она набожна, постоянно рефлексирует, при этом одета в темные вещи от Celine и Jianfranco Ferre.

Свою кондитерскую фабрику она завоевала следующим образом. Она окончила ленинградский финэк. Муж ее подруги и однокурсницы Бобровой был старше и, в свою очередь, учился на одном курсе с Чубайсом и Маневичем. Во время приватизации эти двое не забыли своих приятелей-однокашников и некоторым помогли. Например, Бобров приватизировал кондитерскую фабрику, а Веру взял к себе главным бухгалтером. Из чистого человеколюбия, а может, неравнодушный к ее женским достоинствам, он от щедрот отвалил ей пятнадцать процентов акций.

И поступил правильно, потому что Верка-модистка за долю малую волокла на себе всю фабрику. Верины дети говорят, что почти не помнят свою мать в эти годы. У Боброва вскоре появились другие, гораздо более серьезные интересы, а после 1999 года он и вовсе перебрался в Златоглавую.

Короче, он позволил Вере выкупить его долю в 1997-м. Она взяла кредит, выплатила ему все сполна, а потом еще три года ходила в чем попало, жила в Купчино и ездила на «Жигулях», пока не погасила кредит. Год спустя она купила соседнее с фабрикой помещение и расширила свое производство, еще через год купила обанкротившийся кондитерский комбинат и на сегодняшний день имеет отношение к каждой конфете, произведенной в Петербурге. Сладкая женщина.