Ладья - Дэниел О’Мэлли

Казалось, было бы нелепо придавать большее значение приснившемуся разговору с женщиной, чем предыдущему сну о поцелуе с языком. Тем не менее сон о разговоре был чрезвычайно ярким. Верила ли она в то, что сны это на самом деле подсознательные сообщения? Она была скорее склонна не обращать на них внимания, объясняя тем, что, пока она спит, ее мозг просто отсеивает мусор из мыслей. Но уверенности у нее не было.

И кем все-таки была эта Мифани Томас? Ладьей? Это что, какая-то лодка? Сну очевидно не стоило придавать значения – ну какая из нее лодка? И отсутствие весел, иронично подумала она, служило лишь одним из признаков. А вообще она не знала ничего. Сколько ей было лет? Была ли она замужем? Никаких колец у нее не было, следов от них на пальцах тоже. Работала ли где-нибудь? До сих пор не приходило в голову проверить, сколько денег у нее на счету. Все ее мысли были заняты тем, как бы не замерзнуть насмерть. Была ли у нее семья? Друзья? Вздохнув и пару раз прокряхтев от боли, она выбралась из своей удобной постели и робко потащилась к столу, где бросила куртку. Ободранные колени болели при сгибе, а грудь ныла при слишком глубоком дыхании. Она уже собиралась вывернуть карманы, когда ее взгляд упал на телефон и меню, находившиеся на столе.

– Алло, это номер пятьсот пятьдесят три.

– Да, доброе утро, мисс Райан, – отозвался отточенный и, к счастью, без нотки веселья голос. – Чем могу помочь?

– Э-э, я хотела бы заказать завтрак. Можете принести мне кофейник, блинчики с черникой, апельсиновый сок, тосты, мармелад и два сырых стейка?

Как ни удивительно, изумленной паузы не последовало: голос на другом конце провода бодро пообещал принести все, что она просила.

– Стейки мне нужны, чтобы положить на глаза. У меня были неприятности. – Она почувствовала, будто это необходимо пояснить.

– Конечно, мисс Райан, скоро все будет.

Она также спросила, не могли бы в гостинице быстро выстирать ее единственный комплект одежды, и голос обещал немедленно прислать человека, который ее заберет.

– Спасибо, – произнесла она, глядя в окно. Буря за ночь закончилась, и теперь на небе не было ни облачка. Через несколько минут она подошла к двери, ведущей на балкон. Она как раз собиралась ее открыть, как в дверь осторожно постучали.

«Не забывай, – подумала она, – кто-то тебя уже избил и все еще преследует».

Выглянув в глазок, она увидела, что это был робкий парень в гостиничной форме и с пустым мешком для грязного белья. Проследив взглядом за смятым влажным следом из одежды, тянувшимся до ванной, она отринула свою паранойю.

«Ради чистой одежды придется рискнуть».

Открыв дверь, она поблагодарила парня и, заливаясь краской, спешно собрала свою забрызганную грязью одежду и сунула ее в мешок. Затем, чувствуя себя виноватой перед носильщиком, которого ночью оставила без чаевых, щедро ему переплатила сейчас.

Она смотрела утренние новости, удивляясь, почему в них не было ни слова о трупах в парке, когда принесли завтрак и бережно поставили перед ней, побуждая снова оставить несоразмерные чаевые. Она села и, порывшись в карманах куртки, вынула конверт с аккуратной двойкой на лицевой стороне. И лишь взглянув на него, почувствовала, как в ней растет раздражение в адрес женщины, написавшей это письмо, – женщины, втянувшей ее в эту ситуацию.

«Гляну через секунду, – решила она. – Только кофе выпью».

Она отложила конверт в сторону, достала кошелек и, откусив кусочек тоста, стала перебирать лежавшие в нем карточки. Два водительских удостоверения, одно из которых подтверждало, что она действительно Мифани Элис Томас. Указанный в нем адрес не вызывал никаких воспоминаний, однако ей показалось любопытным, что, судя по нему, она жила не в квартире, а в доме. Ей был тридцать один год. Каштановые волосы, голубые глаза. На фото она смотрела с неприязнью. Простые черты лица, бледная кожа, независимые брови.

Кроме того, в кошельке оказалось несколько кредиток и банковских карт, а также написанная от руки записка со словами: Я ценю то, что ты пытаешься сделать, но ты не из тех людей, кто носит в кошельке свое сердце.

– Очень смешно, – заметила она. – Похоже, я считала себя очень забавной до того, как потеряла память.

Проверив остальные карманы, она обнаружила: пачку салфеток, телефон с разряженной батареей и карточку-пропуск на скрепке. Последний предмет она безуспешно изучала несколько минут – по толщине карточка была как четыре кредитки и содержала только угрюмого вида фотографию и штриховой код. Затем она наконец отложила куртку в сторону и сделала большой глоток отличного кофе. Лучшего момента, чем сейчас, чтобы прочитать письмо от самой себя, нельзя было и представить. Оставалось только надеяться, что оно прольет больше света на ситуацию, чем предыдущее. Что ж, это письмо хотя бы было печатным, в отличие от первого.

Дорогая ты!

Заметила, что я не называю тебя Мифани? На это есть две причины. Во-первых, мне кажется, это было бы грубо – навязывать тебе свое имя, а во-вторых, ну, это просто странно. Кстати о странном: ты, наверное, задаешься вопросом, почему я вообще решила написать эти письма, и откуда узнала, что они будут необходимы.

Ты гадаешь, откуда мне известно будущее.

Что ж, у меня для тебя плохие новости. Я не ясновидящая. Я не вижу, что будет дальше. Не могу предсказывать результаты лотерей, и очень жаль, ведь это было бы чрезвычайно полезно. Но за последний год ко мне обращались люди, уверявшие, что видели мое будущее. Случайные незнакомцы. Некоторые знали, что у них периодически случаются вещие моменты, другие – не могли даже объяснить, почему решили подойти ко мне на улице. Им являются сны, видения, озарения. Поначалу я принимала их за обычных психов, но это так долго продолжалось, что мне стало трудно их игнорировать.

Так что мне еще некоторое время назад стало известно, что ты придешь в себя, стоя под дождем и не помня ничего о том, кто ты такая. Я знала, что тебя будут окружать трупы людей в перчатках. Знала, что ты будешь лежать на земле, «грубо поваленная», как сообщила мне одна особенно поехавшая старуха на улице в Ливерпуле.

Мне интересно, состоишь ли ты из частей меня? Или ты совершенно новая личность? Ты не знаешь, кто ты, в этом я точно уверена, но чего еще в тебе не стало? Наверняка ты не догадываешься, что моя самая нелюбимая книга – это «Джейн Эйр». А любимые – те, что написала Джорджетт Хейер[1]. Я люблю апельсины. И выпечку.

– А блинчики любишь? – поинтересовалась она, откусывая черничную сладость, которую ей подали в гостинице. – Я вот очень. Лучше бы ты об этом упомянула.

Честно говоря, я нахожу все это довольно тревожным. У меня достойная, комфортная жизнь. Но это – немного выходит за рамки, впрочем, кое-как приспособиться мне удалось. И все, что я могу теперь сделать, это собрать картину по кусочкам из того, что выяснила.