Гибрид - Игорь Беляев
Шрифт:
Интервал:
Когда я об этом узнал, даже испугался.
Пошел, потрогал.
Она меня спрашивает:
— Ты чего щиплешься?
А я просто проверяю. Нормальная бабушка.
Все понятно. Так говорят, потому что у бабушки характер. Как она сказала, так и будет. И спорить тут нечего. Бесполезно.
Даже Дворничиха так сказала.
Вот на Пасху. Бабушка уходит в церковь с утра. Я даже еще сплю.
Куличи на шкапу. Бабушка их еще вчера пекла.
Один вон там, сбоку, самый маленький — для меня.
И яйца луком красила. Целых две тарелки!
Когда дядя Жорж придет, будем стыкаться. Кто кого — еще посмотрим. Я тоже теперь умею самые крепкие выбирать. Тут один секрет есть: яйцо надо вот так держать, всей рукой. Тогда победишь.
Но сейчас даже пробовать ничего нельзя.
Пока бабушка из церкви не вернется.
Там она пропадает весь день, и весь вечер, и всю ночь.
— Как можно столько на ногах стоять, — все только удивляются. — А потом еще от «Ильи Обыденного» на Никицкую пёхом!
Что поделаешь, трамваи ночью не ходят.
А нашу церковь, тут рядом, в Брюсовском, закрыли сволочи.
Так Дворничиха сказала.
Наша Дворничиха всегда знает, что говорит.
У «Ильи Обыденного», оказывается, бабушка с дедушкой венчалась. Когда молодая была.
А дедушку теперь зачем-то в Чимкент послали. И бабушка к нему в гости собирается.
Пасха у нас самая вкусная. Из базарного молока. Его мы заранее с бабушкой покупаем, на Арбате. Там рынок еще под стеклянной крышей. И мелочную рыбку продают, для кота Васьки.
Я больше всего верхушку люблю. Но мне она сегодня вряд ли достанется. Пока дедушка в Чимкенте прохлаждается, дядя Жорж у нас в семье самый старший. Он и сидит на дедушкином месте. Ему как пить дать опять верхушка и достанется.
А пасху делают для Исуса-с-Креста. Это я знаю. К нему бабушка и в церковь ходит.
Целый день я слоняюсь из угла в угол. Не знаю, куда себя деть. Все убираются, готовятся. На кухне такие запахи — просто с ума сойти! Но надо набраться терпения и ждать.
Я ложусь спать. А среди ночи меня подымают. Приходят дядя Жорж с тетей Мусей, и наконец появляется бабушка.
— Кристос — воскрес!
— Воистину воскрес! — все целуются.
Воскрес, это значит улетел в небо. Как шарик.
Дядя Жорж тоже говорит: «воскрес». Хотя он ни в какого «Исуса-с-Креста» не верит. Еще вчера говорил.
Бабушка такая бледная. И глаза совсем прозрачные. Она ест сначала луковицу. А уж потом разговляется. Столько дней у нее во рту «маковой росинки» не было! Потому что пост. А когда пост — бабушка не ест даже потихоньку. Только чай пустой и хлеб.
У меня «поста» не бывает. Бабушка говорит, что маленьким — Бог простит.
А за других она помолится.
Тут мы садимся за стол праздновать. И дяде Жоржу, канешно, достается верхушка. И сидит он на дедушкином месте, во главе стола. Я же говорил! Но зато, зато — я побеждаю его на крашеных яйцах. Видите!
— Одним махом — всех побивахом! — смеется бабушка.
Вот какой я — везунчик!
Раньше мы все жили на Никицкой.
На Никицкой бабушка главная. А папа тоже хотел быть главным.
И мы уехали в Сокольники жить отдельно. А на Никицкую переехала тетя с собачкой. Эта собачка все время тявкает. И в тетину комнату без разрешения ходить нельзя.
Я люблю больших собак. А таких не люблю. Маленькие собаки злые и кусаются. От них никакой пользы.
Люди бывают счастливые и несчастливые. Я счастливый.
У меня самая красивая Мама на свете. У меня самый веселый Папа. Он всегда говорит:
— Сынище-парнище! Если кто-нибудь тебя хоть пальцем тронет, я ему голову оторву.
И оторвет! Будьте уверены.
Вот сейчас они собираются в гости. А я остаюсь дома с Нюрой.
Маме в гости идти не хочется. У нее нет настроения. А папа берет со стола, что под руку попало, и швыряет на пол. Папа всегда колотит что-нибудь, когда у мамы нет настроения. Прошлый раз он дедушкин чайник расколотил.
Я реву:
— Только не расходитесь. Пожалыста!
— Откуда ты это взял, малыш, — удивляется мама. — Кто тебе мог сказать такую чушь?
— Двор-ни-чи-ха!
— Вот я твоей Дворничихе голову оторву! — это уже папа говорит.
— Видишь, до чего ты довел ребенка! Прекрати сейчас же!
Папа быстренько перестает швыряться посудой.
Тут они обнимают меня с двух сторон. У мамы появляется настроение. Они мирятся и уходят в гости.
А я начинаю изо всех сил думать. Если папа с мамой расходятся — куда деваются дети?
Чтобы я побыстрей заснул, Нюра поет мне свою любимую песню:
Как на кладбище Митрофановском,
Отец дочку зарезал свою…
Я представляю себе это кладбище. Страшного мужика с топором. Девочку. Девочку жалко.
Мне хочется плакать.
И я засыпаю.
Утром появляется торт во весь стол и целая гора конфет.
— Эт-самое, — говорит папа и хохочет. Как сумасшедший.
Мама говорит, что папа совершенно невозможный человек. И с ним нельзя ходить к приличным людям в гости.
Но она уже не сердится. Потому что он все это свистнул для меня.
Ребята пошли на задний двор — запускать змея.
В Сокольниках наш дом сразу за каланчой. А наши окна вон там, на втором этаже. Одно — сюда, а другое — туда, на улицу.
Спереди у нас проходной двор. Тут пожарка, милиция. Кому охота кругаля давать — по улице? Прут напрямик, через калитку.
А играть лучше на заднем дворе. И места больше. И можно спрятаться, куда хочешь. Мы в Сокольниках когда в прятки играем, когда — в казаки-разбойники. Мишка меня в свою команду всегда берет. Потому что верткий!
Сначала змей, гадство, запускаться не хочет. Только разбежишься, а он — бац, и носом! Хвост, что ли, тяжелый? Мочалка — дрянь.
А потом вдруг пошел, пошел! И… сел на провода. Ужас как обидно! Я его дергаю, дергаю. Гадство! Никак! Пришлось нитку стеклышком чикнуть. Так не порвешь! Она — для змея, крученая.
И тут Мишка открыл мне страшную тайну: откуда берутся дети?!
Я, канешно, своим ушам не поверил.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!