Мой желанный враг - Елена Сокол

В эту секунду мои мысли  уже в детской комнате, которую я оформляла для Ярослава собственными руками. Я представляю, как положу его в кроватку цвета слоновой кости, сяду рядом и буду любоваться тем, как сладко он спит.

- Что это? – Успевает произнести водитель, вглядываясь в тёмное пятно на дороге. И тут же мы слышим какой-то странный глухой звук.

«Тыц, тыц».

Всё происходит слишком быстро, поэтому я не успеваю понять, что это было. Перед глазами лишь успевает пронестись картина: водителя словно пришивает чем-то к креслу. Он дергается и падает головой на руль. Автомобиль начинает швырять по дороге, затем заносит в сторону обочины, туда, где обрыв, несколько раз переворачивает, а затем… наступает тишина.

Это происходит в считанные секунды, но перед глазами проносится вся моя жизнь. Я инстинктивно вцепляюсь в люльку, но машину швыряет и дважды переворачивает. Уши закладывает криком, и не я сразу понимаю, что это мой собственный голос. Я кричу.

Наконец, автомобиль замирает в каком-то странном положении: нас шатает, будто мы на корабле. Я не чувствую боли, ведь всё моё внимание приковано к ребёнку: тот сучит ножками и заходится в истошном крике.

- Оставайтесь в машине! – Кричит нам охранник.

Он достаёт оружие, открывает дверцу и с трудом выбирается наружу.

- Как вы? – Ощупывает нас Вик.

- Помоги достать его, - бормочу я. Мои пальцы дрожат. – Я хочу взять его на руки.

Тянусь к Ярославу, и в этот момент снова слышу с улицы эти странные звуки. Глухие, отрывистые. Звуки выстрелов. Моё сознание подсказывает, что нужно бежать. За рулём - мертвый водитель в неестественной позе, на лобовом стекле - следы от пуль, там, рядом с машиной, кто-то стреляет… «Он пришёл убить нас, как и обещал!», - наконец, понимаю я.

Автомобиль накреняется сильнее, но Вик уверенно говорит:

- Всё будет хорошо.

И в этот момент я понимаю, что хорошо уже ничего не будет. Потому что дверь с его стороны открывается, и снова раздаются эти хлопки. Тупое чёрное рыло пистолета выплёвывает в моего мужа три пули: две в сердце, одну в лоб. Даже умирая, Вик пытается закрыть нас своим телом. Но я уже чувствую это: один удар приходится мне в грудь, он с силой гвоздит меня к сидению, и второй - в лицо, я пытаюсь отвернуться, но меня всё равно обдаёт жаром – будто языки пламени лижут лицо.

На какое-то мгновение все звуки стихают, и я слышу только звук прибоя. У меня не получается пошевелиться, не получается вдохнуть воздуха. Сквозь склеенные кровью ресницы я ещё вижу, как удаляется от машины темная фигура, слышу крик собственного ребёнка и ощущаю запах роз, рассыпанных по сидению. Что-то горячее и липкое течёт по моему лицу, а в груди теснится адская боль, и почему-то не слушаются конечности.

Не понимаю, сколько проходит времени: пара секунд или пара минут, но голоса снаружи вдруг становятся громче, слышится мат. Я заставляю себя пошевелиться, мне нужно взять сына и бежать, пока они не вернулись добить меня, но у меня ничего не получается. Автомобиль скрипит, накреняясь ещё сильнее, и мне становится очень страшно.

«Ну, же, давай, давай, Полина, вставай!»

- Я сам! – Раздаётся до боли знакомый голос.

И я вижу его руки. Сильные, красивые, которые ещё недавно сводили меня с ума.

«Нет, пожалуйста, нет! Не забирай его!» - кричит моё сознание.

Но они подхватывают младенца и вынимают из салона автомобиля. Я слышу, как Марк уходит, раздавая указания своим людям, и крик Ярослава удаляется вместе с ним.

Меня рвёт на части от боли, и я из последних сил нащупываю ручку двери. Тяну, и, кажется, дверца поддаётся. Но в этот момент машина со страшным грохотом рушится вниз, в обрыв. Я лечу вместе с ней, но каким-то образом меня всё-таки вышвыривает наружу. Я цепляюсь за сук бедром, ударяюсь головой, плечом, затем падаю на мокрую землю.

Дождь уже почти прекратился, но грохот падающей машины – нет. Последний яростный толчок, как скрежет консервной банки. Бах! И тишину вечернего леса разрывает мощный взрыв. Небо озаряют всполохи огня. Я вижу только их сквозь пелену кровавой маски на моём лице.

Где-то над головой слышатся голоса подручных Марка. Наверное, он сейчас доволен тем, что избавился от нас. Внизу – догорает автомобиль. Я лежу на спине и чувствую, как редкие капли дождя ударяются о моё лицо. Медленно закрываю веки. Это всё.

Не знаю, сколько точно проходит времени прежде, чем чьи-то руки подхватывают меня и отрывают от земли.

- Если бы не я, ты бы давно уехала в столицу. – Печально произнесла мать.

- На что мне твоя столица, мам? – Стараясь держаться бодро, улыбнулась я. Поправила её подушку, подоткнула одеяло.  – Чего я там не видела?

- Там хоть работа есть, а что у нас? Утки за лежачими выносить? Трусами на рынке торговать? Или в «Пятёрочку» кассиром пойдёшь? Сама знаешь, что с твоим образованием это унизительно. Как дорогую вазу поставить среди стеклотары!

- Ничего унизительного. Работа как работа. – Отмахнулась я. – Главное, платят. – Взяла пару таблеток из блистера и подала матери вместе со стаканом воды. – К тому же, Нинка меня обещала в гостиницу устроить. Горничной, помнишь?

- Грязь за командировочными выметать? – Скривилась мама. – Я всегда желала тебе лучшей доли, Полина. Думала, поедешь в столицу, устроишься дизайнером, будешь богачам дома обустраивать. Вдруг бы один из них на тебя глаз положит, да замуж позовет? Смотри, какая ты у меня красивая! Ни чета нашим провинциальным курицам. Стройная, красивая, волосы до задницы, а умная какая!

- Перестань, мам.

- А я теперь всё время себя виню, что заболела.

- И вовсе ты не виновата. – Я поставила стакан на столик. – Никто не виноват в том, что к нему приходит болезнь. Ты почти двадцать лет на вредном производстве пахала, мам. Ты этим асбестом дышала, как воздухом, поэтому и заработала себе рак легких. И никто не хочет сейчас за это отвечать. Ну и что, что они молоко тебе за вредность давали! Кому сейчас нужно это молоко? – Я села на край кровати и взяла её за руку. – Я просто не хочу тебя потерять, мам. Слышишь? Мы будем бороться. До последнего бороться, мам! И не сдадимся. – Я погладила её сухую ладонь. – И я всё это время буду рядом. Не надо мне никаких столиц.

- Он всё равно сожрёт меня, Полин. Этот рак. Он уже жрёт меня, дочь. Ты ведь слышала, что доктор сказал?

- Мне всё равно, что он сказал. – Решительно сказала я. – Если есть хоть крошечный шанс, значит, мы должны верить в него.

Я многое утаивала от мамы. И то, что не пошла в эту сраную «Пятёрочку» работать из-за того, что толстяк-директор на собеседовании сначала делал мне недвусмысленные намёки, а потом и вовсе схватил за задницу и прижал к стене. В нашем захолустье каждая дура мечтала о должности менеджера или кассира в этой конторе, и, судя по всему, бедные девочки соглашались на всё, чтобы попасть туда, раз он так себя вёл.