Клиника одной взятки - Мария Воронова

Вика быстро отстучала такой же нейтральный ответ – особенных новостей нет, жизнь идет по плану, семь футов под килем.

Странно… Он давно ее разлюбил, она никогда его и не любила, но почему-то ждет его писем.

В дверь деликатно постучали.

Мужчина средних лет с вдохновенно-встревоженным лицом отрекомендовался сыном ее сегодняшнего пациента.

– Как прошла операция, доктор?

Состроив сочувственно-озабоченную мину, Вика принялась рассказывать. Как водится, немножко приукрасила: доктор не просто работал, а боролся и победил.

– Огромное спасибо. – Мужчина протянул ей пакет.

– Что это? – Обычно огромное спасибо выглядело несколько иначе. Как в докторской поговорке: «Большое спасибо в маленьком конвертике».

Она бесцеремонно заглянула в пакет с логотипом дешевого супермаркета. В нем был вафельный тортик. Ай да Балахонов, ай да поговорил с родственниками! А теперь поздно. Как говорится, услуга, которая уже оказана, ничего не стоит.

– Заберите, я такую дрянь не ем.

Балахонова она нашла в приемном отделении. Он пил чай в компании сестер.

– Алексей Михайлович, можно вас на минутку? – грозно спросила она. – Леша, ты же сказал, что говорил с родственниками!

– Ну… – Балахонов пожал плечами и в тоске покосился на дверь, которую Вика забаррикадировала собственным телом.

– И что же ты им сказал?

– Что-что… Что обычно. Тяжелый случай, обычно приводит к ампутации, но можно попытаться ногу сохранить. Специально вызвали из дома сосудистого хирурга, он сделает операцию.

– У тебя совесть есть вообще? А где фраза, что это очень дорогостоящая операция, нужны специальные инструменты и нитки, а страховая компания ничего этого не оплачивает? Ты что, первый раз замужем?

– Прости, язык не повернулся.

– Лешенька, я срываюсь с дивана по первому твоему звонку, в свое личное время на своей личной машине приезжаю, оперирую – и что получаю взамен? Сраный тортик за сорок рублей! И то только потому, что дешевле просто не было! Объясни, на кой черт мне это нужно?

Балахонов тяжело вздохнул:

– Что получаешь? Ногу вот человеку спасла…

– А меня его нога не волнует! Я благотворительностью не увлекаюсь. Жизнь меня к ней как-то не приучила. Никто мне на личном примере не показал, как это здорово. За все, что у меня есть, я платила сполна.

Балахонов поморщился:

– Викуля, перестань базарить. Ты же врач, в конце концов.

– Началось в колхозе утро… Святая профессия, особые люди, клятва Гиппократа… Да какого черта, Леша! Он хочет ногу сохранить, а я хочу, к примеру, стиральную машину подключить. Я его желание кидаюсь выполнять, а он мое – фигушки! Пока денег не будет, он даже пальцем не шевельнет. И я могу хоть на пену изойти, хоть до второго пришествия доказывать ему, как мне нужна стиральная машина, без денег он в мою сторону даже не посмотрит. Я не могу сказать ему: «Дорогой, ты же особый человек святой профессии! Рыцарь разводного ключа и вантуза! Ты давал клятву Мойдодыра, так что вперед! А я тебя отблагодарю – тортиком».

– Ты сравнила, Вика. Все же разные вещи. Где нога, а где стиральная машина.

– Разница только одна. Если нога важнее стиральной машины, это значит, что я за спасение ноги должна получить больше, чем сантехник за подключение машины. Вот и все.

– Вика, а ты не забыла, что получаешь зарплату? Когда ты устраивалась на работу, тебя ознакомили и с ее размером, и с твоими должностными обязанностями. Ты согласилась добровольно, какие теперь претензии? В журнал я тебя записал, сверхурочные тебе оплатят. Что тебе еще надо?

Леха улыбнулся. Человек обманчиво мягкий, он безропотно сносил ее скандалы, но сбить его с курса было невозможно. Вика прекрасно знала, что ее пафосные речи – пустое сотрясение воздуха, но остановиться не могла.

– Послушай, Леша! Я с четырнадцати лет работала санитаркой, копила на взятку в институт. Никому ведь было не интересно, что я хочу учиться на врача, я должна была заплатить за свое желание. Уроки я делала ночами, зарабатывала себе золотую медаль. Потом в институте я в отличие от некоторых училась как проклятая и с первого курса занималась на кафедре флебологии. Знаешь, сколько статей я написала для тамошних доцентов? Не сосчитаешь. К третьему курсу я уже могла самостоятельно оперировать, к окончанию института знала о венах все. Ты думаешь, меня оставили в аспирантуре?

Леха хмыкнул и достал из кармана мятую пачку дешевых сигарет.

– А зачем тебя оставлять в аспирантуре, коли ты и так все знаешь? Ученого учить – только портить.

– Леша, меня выкинули как щенка, плюнули на то, что я шесть лет служила им верой и правдой, и тупо взяли одного обормота, чьи родители не поскупились. Слава богу, я тогда была уже замужем, и свекор меня пристроил в ординатуру в МАПО[2].

– Да, плохо с тобой поступили. А ты поступай с людьми хорошо – и сделаешь мир лучше.

– Знаешь что? Я десять лет училась! Почему я должна получать, как кассирша из супермаркета?

Балахонов наконец закурил, и маленькая подсобка, где они ругались, сразу наполнилась вонючим дымом. Вика демонстративно закашлялась.

– Потому, что ты ведешь себя как кассирша из супермаркета, – буркнул Алексей.

– Ничего похожего! – взвилась Вика. – Просто я ценю свой труд. Чего и тебе желаю. Вместо того чтобы делать мир лучше, ты бы о собственных детях позаботился. Уверяю тебя, благодаря твоим усилиям мир не станет настолько лучше, чтобы твоих девочек приняли в институт без взятки. Придется им ломиться в закрытую дверь, как я ломилась. Может быть, они, как я, дверь эту прошибут, но я никому такой судьбы не пожелаю.

Она хотела уйти на этой высокой ноте, но Балахонов удержал ее:

– Вика, я хочу спросить… Ты ненавидишь своих родителей за то, что они тебе не помогали?

Она рассмеялась, глядя, как вытянулась физиономия отца двух малолетних дочерей. Кажется, Алексей впервые задумался о зловещих перспективах, которые сулит детям честного человека наш суровый мир.

– Нет, что ты. Я папу с мамой люблю. Они, может, обеспечивали меня плохо, но воспитывали хорошо. Я должна им сказать спасибо за то, что я самостоятельный человек без всяких комплексов и неврозов.

– Да уж! Хоть ты и нахалка редкостная, но психика у тебя здоровая до изумления.

– Вот именно. А большинство наших ровесников мучаются от неврозов с депрессиями, нажитых в результате родительского воспитания. Хочешь знать почему?

– И почему?

– Не смейся, я действительно думала об этом, я же будущая мать. Все дело в том, что воспитание детей – это труд. Такая же работа, как любая другая. А большинство родителей перекладывают обязанности воспитателя на самого ребенка и обращаются с этим воспитателем как взбалмошные и суровые работодатели.