Ферма механических тел - Катерина Мелех

Дерьмово. Шпилька — вербовщик Лиги и ценный связной. Поэтому всему, что она говорит об антиимпериалистах, можно верить. Мне она тоже предлагала вступить в ряды борцов с властью зарвавшихся «вшивых интеллигентов», но я отказалась. Я не считаю, что скромный мехадок сможет чем-то быть полезен оппозиции. А проблемы с законом мне и без того регулярно подкидывают пациенты.

Шпилька достаточно разумна, чтобы не фанатеть от идеи революции, а просто служить ей, как послушный раб системы. Поэтому мой отказ ее не оскорбил и не испортил наши отношения, которые куртизанка шутливо обзывала «дружбой с натяжкой». За это я ее и ценю. Человек она не особо приятный, зато весьма полезный. Больше половины клиентов подгоняет мне именно она. Однако это не дает ей права оскорблять единственного близкого мне человека, пускай на сей раз он действительно перешел черту. Но заземлю его за это я сама!

— Хватит поносить Бартоломью, Полли, — оборвала я «подругу», стараясь не обращать внимания, как нехорошо у меня засосало под ложечкой от ее слов о серьезных людях. — Он не оппозиционер и не мог знать о готовящейся встрече.

Хотя он тоже из «сопротивленцев». Цепляется за утопичный мир, которого никогда не было и не будет. После Третьей опиумной войны, целью которой было превентивное экономическое и технологическое ослабление Зангаоского царства, готовящего на нас наступление, патриотичный авиатор слегка разочаровался в своей родине. И превратился в гоняющегося за своеобразной справедливостью контрабандиста, крадущего у Анталамории «мозги»: опальных ученых, непризнанных деятелей искусства и предпринимателей криминального склада характера.

— Незнание не освобождает от ответственности, — презрительно хмыкнула брюнетка и снова хлестнула стеком по ботфортам. — Я просто предупреждаю, Гайка. Если по следу твоего дражайшего капитана члены Лиги, желая стребовать долг, выйдут на тебя, я им препятствовать не стану.

Я закатила глаза и обошла бордель «Розовая роза», посчитав тему исчерпанной. На дне каждый сам за себя и настоящих друзей нет — тоже мне новость!

— Ах, да, Генри! — окликнула меня вдруг Шпилька неуловимо изменившимся голосом. Я притормозила, обернувшись на ночную бабочку, в густо-подведенных глазах которой мелькнула печаль. — Я там тебе оставила… чертову мать, не знаю, как это назвать, не подарок же! В общем, подними и от меня стаканчик за предков.

На душе потеплело. Я растроганно шмыгнула носом в ответ на эту неловкую искренность и кивнула. Шикнула на бродячих котов и толкнула неприметную заднюю дверь, ведущую на узкую лестницу вниз. Скудный свет электрических ламп опять мигал, и я поставила себе зарубку на память проверить динамо-машину в трансформаторной.

Операционная, громко именующаяся клиникой, встретила меня привычным бардаком, умиротворяющим запахом солярки и медицинского спирта, устрашающего вида наркозным креслом и цепляющимся за него Бартоломью.

— Да чтоб тебя отцентрифужило! — от души ругнулась я, узрев лужу моторного масла, расползающуюся под его правой ногой.

От вида сгорбленной долговязой фигуры в кожаном синем плаще, оставшемся в память о военной службе, и съехавшем на лоб цилиндре, сердце застучало быстрее. Все чаще чужие страдания вызывают во мне нездоровое возбуждение.

По словам Теша, на войне я просто нахваталась негативных эктоплазменных эманаций. Он периодически маскирует их влияние, но это не лечение. Теш хунган, а не экзорцист, его специализация сделки с демонами, а не очищение душ. Более того, со времен последней маскировки прошло полгода и, кажется, скоро я превращусь в вуайериста, подсматривающего за работой Шпильки, или стану постоянным зрителем подпольных боев.

Постаравшись отрешиться от кровожадного предвкушения, я толкнула бравого капитана в кресло. Машинально затянула фиксирующие ремни, нацепила увеличительные гогглы и закопалась в его поврежденную механическую ногу.

— Дерьмово выглядит, — присвистнула я. Шестерни и патрубки, которые я чинила не далее, как месяц назад, превратились в мешанину крови, касторового масла, латуни и свинца от пуль. Любит же он их собой хватать!

— Заслуженно, — Буревестник болезненно оскалил стальные зубы. — Я добавил тебе неприятностей, Генрика. По моему следу идет тайная полиция и Лига антиимпериалистов. Но я в долгу не останусь, компенсирую все, будь уверена.

Я искоса поглядела на виноватого капитана, очищая рану. Он не знает, что я медиум. И не знает, чем мне грозит встреча с Бюро общественной безопасности, поэтому и откупается компенсацией.

— Что произошло? Я тебя знаю, ты никогда не переквалифицировался бы из контрабандиста в террориста беспричинно.

Барти презрительно дернул ржаво-каштановыми густыми усами хэндлбар[5].

[5] Хэндлбар — усы «велосипедный руль» с приподнятыми кончиками.

— Анталамория собирается возобновить войну между конфедератами и коренным эльфийским населением Вестконтина. Пытается восстановить свой авторитет в бывших колониях по излюбленному принципу «разделяй и властвуй». Генрика, на том дирижабле перевозили плененных эльфийских шаманов под прикрытием пассажиров. Я бы сбил его и спас эльфов, даже будь на борту наша Императрица вкупе с Президентом Контрема.

Кулаки зачесались выбить капитану вставную стальную челюсть, но губить стоматологический шедевр, который сама же и делала, было жаль. Эльфийские шаманы, поршень мне в выхлоп! Редкость, которую пора вносить в Красную книгу, пусть и неполиткорректно уравнивать этих дикарей с животными.

Теперь понятно, почему так всполошилась тайная полиция, ведь потерян ключ к господству в колониях. Ох, Барти, это не неприятности, это катастрофа! Я надеялась обойтись без крайних мер, но теперь придется на какое-то время залечь на дно, если не хочу попасть под горячую руку машины правосудия.

Пока размышляла над дальнейшими действиями, споро очистила место повреждения, высыпав в раковину с полдюжины мелких свинцовых снарядов. И озадаченно уставилась на сложнейшие атакующие сигилы на пулях. На такие убийственные игрушки индульгенцию имеют только экзорцисты. Но это слишком абсурдно для одного дня! Неужели Барти из-за своих кретинских, правильно Полли их называет, принципов попал на прицел не только тайной полиции и антиимпериалистов, но и Церкви?

Нервирующая безысходность ситуации, в которую я попала по вине единственного близкого человека, обострила садизм и перекрыла врачебный профессионализм. Барти же любит острые ощущения? Вот их и получит!

— Генрика, черт тебя дери! — Бартоломью заметил, что я готовлюсь приступать к работе без анестезии, и дернулся в кресле, как сломанная заводная игрушка. Обычно лихо закрученные усы капитана яростно растрепались, но меня это не проняло. — Я же сказал, что с меня причитается. Верни наркоз, садистка!

— Он входит в компенсацию, — саркастично отрубила