Беовульф - Андрей Мартьянов

Как же поступить? Госпожа Корнелия была очень умной женщиной, трезво оценивающей ситуацию и способной заглянуть в будущее. Она отлично понимала, что в Империи нарождается новая могучая сила – Папство.

Пускай король Теодерих исповедует запретное в Константинополе лжеучение Ария, пусть наводнившие Италию варвары не признают Триединства Божия и относятся к кафоликам с подозрением, но Papa et Pontifex, наместник апостола Петра на грешной Земле на глазах набирает силу. Теперь уже Церковь, а не Император, начинает объединять захваченные германцами провинции Рима, она сосредотачивает в своих руках колоссальные богатства, к словам Папы прислушивается и король в Равенне, и цезарь в Константинополе! Идеологию Имперского Рима, скреплявшую великое здание тысячелетнего государства, постепенно заменяет более прочный раствор – Истинная Вера.

Решено. Северин будет служить на церковном поприще. Пристроить мальчика в курию не получится – слишком молод. Для того чтобы подняться на сияющие вершины, Северину необходим жизненный опыт и покровительство одного из Князей Церкви. Не справится – что ж, древний род Валентов прервется, на смену придут более сильные и мудрые.

…Корнелия отмела последние сомнения, взяла лист лучшего пергамента, обмакнула стило в чернила из краски осьминога, быстро составила письмо старшему брату, положила свиток в медный тубус, закрутила крышечку и позвала доверенного раба – Эрзариха, лангобарда родом.

Могуч был Эрзарих, сын Рекилы. Настолько могуч, что Корнелия, перед взором которой на мгновение встал невзрачный образ собственного дитяти, поморщилась. Думать о том, что римляне выродились и великий народ уже никогда не возродится, госпоже не хотелось. Рим вечен, Рим вечен – это неоспоримая истина! Мы никогда не исчезнем!

В семье Валентов к рабам всегда относились как к домочадцам, почти как к родственникам, разница только в статусе – «свободный» и «несвободный». Среди прислуги хватало варваров – Теодерих взял много пленных при Равенне, цены на невольничьих рынках Рима и Салерно упали.

Корнелия Альбина была христианкой, пусть и не самой ревностной, способной на мелкие и (пореже) крупные грешки, а из всех заповедей прежде всего чтила наиглавнейшую – «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы люди поступали с тобой». В других догматах хозяйка разбиралась слабо, но одной-единственной навсегда затверженной истины вполне хватало для того, чтобы Корнелия слыла «доброй госпожой».

– Поедешь на север, Эрзарих, – тихо сказала Корнелия. – К моему брату. Отвезешь письмо. Соберись к завтрашнему утру.

– Зачем ты меня прогоняешь, хозяйка? – искренне, как и все варвары, возмутился лангобард. Он говорил на латинском почти без акцента, научился всего за три года! – Что я сделал неправильно? В чем я виноват?

– Ни в чем. Речь идет о будущем молодого хозяина.

– Его кто-то хочет убить? – Эрзарих сдвинул соломенные брови, а широченная ладонь машинально легла на рукоять висящего на поясе ножа. Лангобарду дозволялось носить в доме оружие – он был телохранителем Корнелии. И любовником заодно.

«Он отвезет письмо и вернется с ответом, – твердо сказала себе госпожа. – Обязательно вернется. Эрзарих – варвар, а варвары хитры и живучи… Мне некого больше послать!»

Лангобард, выслушав хозяйку, не отказался – не посмел бы. А кроме того, неплохо знакомая с обычаями германцев Корнелия прекрасно знала, что для них нет ничего более святого, чем семья и род. Gens, если использовать высокую латынь. Эрзарих относится к Северину, будто к собственному отпрыску – еще бы, костлявый мальчишка является сыном госпожи! Прекраснейшей из женщин. Богини, подобной Фрейе. Богини, которая поручила Эрзариху хранить и защищать ее самое, ее дом и ее род!

– Ты уезжаешь надолго. – Корнелия вышла на террасу, с которой открывался великолепнейший вид на оливковые рощи, золотую полосу песка у темно-лазурных вод ласкового Средиземного моря и сияющий мягким багрянцем закат. Солнце, наполовину погруженное в облака, было готово кануть за грань мира. – Полгода, не меньше…

– Я вернусь быстрее, – упрямо ответил Эрзарих. – Морю я не верю, поеду посуху.

– Запомни: это место называется Суасон, там правят франки. На север, все время на север через Альпы и Гельвецию…

– Я найду. – Ничто не могло поколебать уверенность лангобарда. Корнелия внезапно поняла – а ведь и впрямь найдет. В лепешку расшибется, но найдет!

– Пойдем. – Госпожа уткнулась лицом в широкую грудь Эрзариха. – Эта ночь только наша.

– Я не предам тебя… Корнелия, – невпопад ответил лангобард. – Я буду здесь в начале зимы, а если не выполню обещания, сгину в Хель…

– Неисправимый язычник, – грустно усмехнулась хозяйка. – Идем же!

Эрзарих легко, как пушинку, подхватил римскую красавицу на руки, и они скрылись за невесомыми шелковыми занавесями…

Следующим утром высоченный широкоплечий всадник с гривой белых волос, короткой бородой и отрешенно-спокойным взглядом выехал из ворот городка Салерно, что к югу от великого и вечного Рима. Ворота охранял готский десяток – своего, германца, они пропустили беспрепятственно. Тем более что видели: перед ними воин, свободный и наверняка богатый человек.

Госпожа не поскупилась – оружие, снаряжение, две лучшие лошади, немалый запас серебра византийской чеканки. Корнелия слишком любила своего недотепу-сына, чтобы поручать устройство его судьбы человеку, которому она не доверяет. Все прочее зависело только от Эрзариха.

Северину придется пройти ту школу, которая делает римлянина римлянином. Хочет он того или нет. Иначе весь мир будет заполнен такими вот… Эрзарихами. Честными, добрыми, сильными. Но бессмысленными.

Не в обиду верному лангобарду будь сказано.

* * *

Эрзарих сдержал слово. Он пешком пришел в Салерно к Дню Вифлеемских младенцев, 28 декабря 494 года. Исхудавший, голодный, без лошадей и поклажи. На правой руке было отрублено два пальца. Единственным достоянием лангобарда остались лишь клинок да кольчужная лорика.

Пергамент с ответным письмом епископа Ремигия он сохранил под полуистлевшей рубахой, и Корнелия прочла то, что хотела прочесть, с трудом разбирая расплывшиеся от пота буквы.

Через день Северина начали готовить к отъезду в Галлию. Ремигий назначил мальчишку личным картулярием и немедленно требовал его к себе.

В Суасон, что в королевстве франков. Королевстве, доселе не имеющем даже собственного названия.

* * *

– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem…[4]– У Северина зуб на зуб не попадал, от ужаса даже слова молитвы путать начал. Мул картулярия покрылся бело-серой пеной и поджал уши; что удерживало перепуганную скотину на месте, неизвестно.

Преосвященный Ремигий и прежде неоднократно намекал, что неведомое древнее волшебство, коим напитаны эти леса, время от времени пробуждается, да Северин не верил – слишком далекими от реальности казались ему сумрачные и недобрые легенды германцев. Но сейчас живое подтверждение истинности слов епископа находилось перед глазами оцепеневшего картулярия.