Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

с ним и присутствием Ольги Александровны, в отношениях с которой у нее могли быть какие-то сложности. Но обстановку разрядило появление еще одной дамы.

— А вот и Люда, она была женой Глеба, — сказала Ольга Александровна, представляя женщину, которая занималась цветами в ванной.

— Здравствуйте, Михаил, — приветливо сказала она, услышав его фамилию. — Жаль, что мы так поздно с вами знакомимся. Я уверена, вы подружились бы с Глебом. Пойдемте, я вас представлю.

Михаил вновь оказался в комнате с медвежьей шкурой.

— Друзья, — громко произнесла Люда, — это друг и читатель Глеба Михаил Горский. Это он подарил Глебу трубу.

В этом месте она, набрав в легкие побольше воздуха, продолжила:

— Глеб его очень уважал. Хотя они никогда и не виделись.

Ее сообщение не вызвало у присутствующих никакого отклика. У Михаила возникло чувство, что всем, начиная с него самого, после Людиных слов стало неудобно. Горский невесело заметил про себя, что в этом доме его имя намертво связано с подзорной трубой.

— Михаил, посмотрите фотографии, — тем же громким голосом сказала Люда, хотя на этот раз обращалась к нему одному.

— Вот здесь Глеб в своей первой экспедиции на Чукотке, а вот здесь на острове Врангеля. Здесь я вместе с ним. Это он на притоке Колымы возле охотничьей избушки.

— Где? На Омолоне?

— Да. А вот здесь его друг Виктор… недавно умерший.

— Виктор Трофимович?

— Да.

— Вы его знали?

— Нет, только по книгам.

— А вот это охотничьи трофеи Глеба, — продолжила Люда. — Он все выделал сам. И шкуру, и рога. Вот, посмотрите эти фотографии сами.

Сюжет был на всех примерно один и тот же: Глеб и Люда. С улыбкой и без. С лицами, сближенными вплотную и слегка отодвинутыми одно от другого. Лицо одного Глеба с сильно наморщенным лбом с очень грустными и усталыми глазами. И везде дымящаяся трубка, в руках или во рту. Нет, не такую фотографию Михаил хотел бы забрать себе на память. Вот если бы ту, где он вольно стоит перед входом в избушку на Омолоне. Или ту, где он сидит в лодке, небось, тоже на Омолоне, вода которого нестерпимо блестит, заставляя писателя-путешественника щуриться. Странник находился именно там, где ему надлежало быть — в глухой местности, среди таежных гор, в тиши, не нарушаемой ревом двигателей, на дивной своевольной реке.

Немного погодя Люда подвела к Горскому вновь пришедшего человека. Он был высокого роста, непарадно одет, с простоватым, но приятным лицом.

— Михаил Горский, — сказал Михаил.

— Вадим Семичев.

— Вадим буквально накануне смерти приезжал к Глебу договариваться о новой экспедиции, — сказала Люда.

— Вы кинооператор? — догадываясь о характере экспедиции, спросил Михаил.

— Да.

— И ездили с Глебом на Чукотку в шестьдесят восьмом году за особо крупным зверем?

Вадим подтвердил. Глеб хотел тогда удостовериться в существовании горного медведя огромной величины, о котором ходили легенды среди местных пастухов. Правда, сам Михаил подозревал, что медведь был не столько целью поисков Кураева сколько благовидным предлогом, чтобы вновь оказаться в заветных местах. В своих путевых заметках об экспедиции, опубликованных в журнале, Глеб ни словом не обмолвился ни о съемке кинофильма, ни о кинооператоре, обронив только, что оказался там в странной должности руководителя сафари.

— Мы с ним действительно намечали новый маршрут — сказал тем временем Вадим. — Ведь только что виделись с ним живым и здоровым.

— Представляю, как его тянуло на Чукотку.

— Только об этом и говорили, — подтвердил Вадим.

В коридоре началась какая-то суета.

— Пора, ребята. Надо идти, — громко сказал какой-то делового вида человек со шкиперской бородкой и твердым взглядом.

III

В коридоре уже разбирали по рукам ведра, цветы и лопаты. Михаил поискал глазами свою сумку, где остался плащ. Собиралась гроза. Спустившись по лестнице, он застал во дворе у подъезда людей, вышедших из дому раньше. Горский встретился взглядом с человеком в линялой голубой рубашке.

Тот сказал приветливо, по домашнему:

— Пойдем потихоньку.

У него было уже немолодое, в морщинах лицо, и все-таки что-то заставляло сомневаться в том, что этому человеку действительно много лет.

— А давай познакомимся, — просто сказал человек. — Николай.

— Михаил. А по отчеству вас как?

— Да не надо… Просто Коля. — Мы с ним соседи были. Я вон там живу, — он показал на дом, стоявший в глубине двора. — Друг он мне был.

— А я его так и не видел при жизни. Только письмами несколько раз обменялись.

— А он любил смотреть в твою трубу. Собирался взять ее с собой в экспедицию. Как ни придешь к нему, смотрит в нее через окно.

— Что ж, приятно, что она ему понравилась. Она сильная. Почти втрое сильнее его бинокля. У него восьмикратный был?

— Да, — подтвердил Николай. — Я ведь все его аппараты и приборы знаю. Чуть что не в порядке — он мне: «Николай, посмотри!» А чего? Мне приятно. Я и аппарат ему починил, когда в объектив вода залилась. Видел — висел в чехле «шесть на девять»? А как его разобрать — непонятно было. Повертел в руках так и эдак. Дай, думаю, кожу отделю в одном месте, которой корпус оклеен. И нашел.

— Да и не только это, — продолжил Николай, закурив сигарету.

— А кто вы по профессии?

— Я-то? Наладчик автоматов. А сначала футболистом был. Играл за сборную округа.

Михаил искоса посмотрел на него. Ничего ни военного, ни профессионально футбольного, в облике этого добродушного, доброжелательного человека не было.

— В прошлом году Глеб предложил: «Поехали ко мне на родину?» Ну, я взял отпуск, поехали втроем — он, Люда и я. Памятник на могиле его матери поставили. В деревне жить не захотел. «В лесу устроимся», — сказал. У нас палатка с собой была. Польская. Ну, там мы неделю прожили. Он рано вставал, шел охотиться. Ну, и я тоже… не залеживался. Возишься с дровами у костра — слышишь, бухает по кому-то.

— Из браунинга?

— Ага. И всегда возвращался с добычей. Появляется на том берегу речки — мы возле речки стояли, километрах в восьми от деревни, — переберется по дереву, поваленному с берега на берег — то утка, то рябчик, то тетерев. Хорошо там было! И Люда довольна, и он.

— Для вас тоже было неожиданностью, что он умер?

— Что ты! Не говори! Я даже сперва не поверил. Прибежала Люда, вся в слезах: «Глеб умер»! — «Да ты что, говорю, е…………! Он же только вчера к тебе в Ярославль приехал»! — «Там, — говорит, — у него и случился приступ, и он умер».

— А Глеб болел сердцем? — спросил Михаил.

— Нет, не жаловался. Перед тем, как ему ехать в Ярославль, пришел этот оператор, Вадим. Они вместе в новую экспедицию на Север собирались. Карту разложили, выбирают маршрут. Он мне и говорит, когда я пришел: «Никола, сходи за коньяком, ко мне друг приехал». Выпил с ними немного и ушел к себе, чтобы не