Панктаун - Джеффри Томас

Дрю позволил своему взгляду скользнуть вниз по ее телу до самых бедер, а затем к темнеющему пятну волос. И снова к грудям, которым он придал весьма скромный размер, устояв перед искушением не скупиться. Он не хотел, чтобы она стала карикатурой.

О да, она была очаровательна. Дрю сожалел, что уже погубил ее разум. Ему было любопытно, какой женщиной он бы оказался.

Впрочем, он изменил ее сознание не до той степени, до которой он обычно отуплял свои создания.

В той части этажа, которую он считал своей гостиной, Дрю подвесил над диваном единственного клона, за которым смотрел постоянно. У него была почти человеческая голова, хотя Дрю препятствовал формированию глаз, потому что не хотел, чтобы кто-то постоянно пялился на него, когда он работал или же просто дремал на диване. Но иногда существо всхрюкивало или хрипело. Оно было подключено к блоку жизнеобеспечения, скрытому за диваном. На столике рядом располагался пульт управления. В те редкие случаи, когда к нему приходили друзья, Дрю забавлял или пугал их, нажимая клавиши и провоцируя движения конечностей или лица распятого создания. В основном это были просто вызванные электрическими разрядами спазмы и подергивания.

Два широких лоскута кожи, пришпиленные к стене, открывали взору грудную клетку существа, создавая впечатление распростертой коровьей шкуры или живота препарируемой лягушки. Через прозрачную мембрану просвечивали ребра и толстые синеватые кишки.

Впервые увидев эту картину, Сол сказал:

— Дрю, старик, ты, должно быть, и правда себя ненавидишь, если так издеваешься над собственным телом. Это какой-то мазохизм. Ты создаешь себя, чтобы себя уничтожить. Что-то вроде суицида, так ведь?

Дрю рассмеялся:

— Это искусство, вот и все. Я просто решил использовать плоть в качестве своей среды. Люди всегда так делали. Татуировки и клеймение, шрамирование и пирсинг, обрезание и клиторотомия. Плоть как холст — только боли меньше, если проделывать все это с собственным клоном.

— Ага, видишь, о том и речь — безопасный способ себя наказывать.

— Как скажешь.

— Ты говорил, ты не можешь иметь детей, верно? Ты не производишь сперму. И ты на это реагируешь таким извращенным образом? Они будто твои дети, созданные в ненависти к собственному телу, неспособному к настоящей репродукции?

— Ну да, — отвечал Дрю. — Почему бы и нет?

— Это все из-за того, что ты ненавидел своего отца, а он ненавидел тебя?

— Совершенно верно. — Дрю покачал головой. — Но ты слишком многое усматриваешь в моем творчестве, — добавил он. — Они — это не я. Они создаются не для того, чтобы отражать мое эмоциональное или психологическое состояние. Каждый из них — это «просто человек», они — это не мое самовыражение. Мне, черт возьми, нравится, какими я их делаю. Речь идет об эстетике, и ни о чем больше.

Он вытер руку, улыбнулся своему отражению в фиолетовой жидкости. Кстати, об эстетике: этот клон грозился стать большим хитом, это уж точно. Она была так красива, что он сомневался в том, что и к ней отнесутся как к подушечке для булавок. «Если на месте владельца был бы я, — подумал Дрю, — я бы выделил ей комнату и держал ее там в качестве домашнего питомца для одиноких ночей».

Он все еще чувствовал, что у него стоит. Придется пойти и помочь себе самому. Дрю и его последняя подружка расстались три года назад. Она ценила его искусство еще меньше, чем Сол. С недостатком понимания он научился мириться.

А вот с недостатком компании было сложнее.

Сегодня дождь прекратился, и улицы были сухими. Естественно, труп все еще лежал в канаве, а его разложение было эффективно запечатано и удушено. Но в своем рвении прикрепить создание к мостовой он перестарался с герметиком. Высохнув, он приобрел бледно-желтый цвет и лежал таким толстым слоем, что напоминал грязный воск, размазанный по трупу. Но было там и кое-что гораздо хуже. Какой-то мальчишка, какой-то хулиган, спреем нанес на тело едкую ремарку. Непристойность. Это было осквернением его искусства. Он сам не осмелился оставить свою подпись, а какое-то никчемное насекомое написало на творении Дрю шутку, словно оставив свой автограф. В ярости он огляделся вокруг, будто рассчитывая на то, что мальчишка притаился где-то в переулке и хихикает над ним. Он никого не увидел. Можно ли удалить краску с помощью растворителя? Нужно попытаться. Если это не сработает, он покрасит весь труп в другой цвет, чтобы скрыть вандализм. А может быть, ему придется отковырять создание и избавиться от него. Это лучше, чем оставить его здесь в таком виде, оставить его одинокую красоту, его декларацию запачканными.

Его одинокую декларацию. «Да, пожалуй», — подумал Дрю. Он действительно искал в своей работе эмоциональное выражение. Но он использовал не свою собственную, а универсальную палитру эмоций. Он писал широкими, архетипическими мазками цветов и значений. Каждый его клон был лишь еще одним «просто человеком» — с испорченным телом, выжженным разумом и вылущенным духом.

Дрю вздохнул, откинулся от мониторов перед собой. Одну из стен его лаборатории занимал компьютерный центр. Его экраны светились, словно аквариумы экзотических знаний. Пучки кабелей стелились по полу и взбирались на стену. В колледже Дрю преуспел. Он мог бы стать доктором — так говорил каждый член его семьи, друг или подруга, принимаясь его критиковать. Но медицина была для механиков. А он был художником. С помощью этих знаний можно было бы вылечить ухо. А можно и вывернуть его наизнанку, создав из плоти новый цветок. Уродливый или прелестный, он воплотит в себе чудо человеческого воображения, а не чудо бездумной инженерии Природы.

Она была готова к рождению из своей искусственной утробы. Он встал со стула, отпил еще один глоток кофе и подошел к ней.

Сперва он спустил фиолетовую жидкость в систему переработки, где она будет очищена для следующего создания. Когда емкость высохла, он приподнял платформу, на которой возлежал клон. Ее лицо оставалось безмятежным. Руки лежали по сторонам, ноги были бледны, словно у трупа на столе морга. Но Дрю вставил ей в рот трубку, запихнул ее в горло, будто собираясь разбальзамировать ее. Он укрепил на ее груди диски и нажал несколько клавиш на устройстве, установленном на столике рядом с баком. Разряд прошил ее влажную, блестящую плоть, спина резко выгнулась. Еще раз. Еще раз. Она была похожа на рыбу, задыхающуюся на воздухе. Подобна спящей, бьющейся в кошмарном сне.

Но в конце концов из устройства на столе раздалось пиканье, и Дрю улыбнулся. Это был звук ее сердца, пробуждающегося к жизни.

Спустя несколько минут ее глаза открылись. Она обратила на лицо Дрю тупой, рыбий взгляд. Но глаза ее следовали за ним, пока он пересекал комнату, чтобы налить себе свежего кофе. Это он отметил с удовлетворением. Он хотел, чтобы она оставалась животным. Но не какой-то морской звездой. Ему казалось, что это создание, продукт его высочайшей художественной утонченности, должно стать чем-то большим, нежели обычным, еле передвигающим ноги зомби.

Когда она начала садиться, Дрю поставил свою кружку, подбежал к ней и подал руку. Он перекинул ее ноги через сторону платформы и помог встать, перебросив ее руку через свое плечо. Она была тяжелой и неуклюжей, но он все-таки довел ее до своего жилища. По дороге она повернулась, чтобы взглянуть на него. Он ухмылялся ей в ответ. «Привет, моя красавица», — прошептал он. Он был горд, как отец или как жених, переносящий невесту через порог.