Другая единственная - Наташа Колесникова

из Германии, но так и не уговорил. Теперь и не вспомнишь, на каком языке они разговаривали. По-немецки он, кроме «Гитлер капут», ничего не знает. Кажется, это и сказал, когда понял, что фрау не собирается подниматься в его номер и в свой не приглашает. В результате чуть международный скандал не случился…

Но все же здесь лучше, чем в холодной и пасмурной Москве, в пустой квартире, из которой ушла жена… Да оно и хорошо, что ушла, можно не опасаться за ее жизнь. А насчет своей… Вернется, там видно будет. Еще несколько дней у него есть, пять здесь и пара в Москве. А потом… Да провались оно все к чертовой матери!

Он встал с постели, потянулся, надел шорты, бросил на плечо полотенце и пошел к морю.

Оно было серым, мутным, грязные волны с шумом накатывались на песчаный пляж, где, кроме него, не было других отдыхающих. Не сезон… Рановато он встал, позже кто-то придет на пляж, наверное, и толстая немка, надо бы извиниться перед ней. Хоть по-английски, должна понять.

Он снял шорты, зашел в мутную воду по пояс, умылся, прополоскал рот, выплюнул соленую влагу и нырнул в холодные волны. Резким кролем проплыл метров двадцать, столь же энергично отмахал руками в обратном направлении и вышел на берег. Осень, она и в Испании осень, и ничего с этим не поделаешь. Он с удовольствием растерся махровым полотенцем, обвязал его вокруг бедер, шорты бросил на плечо и направился в отель мимо пальм, которые махали своими опахалами совсем некстати. Летом это было бы приятно, но летом в Испании, кажется, ветра нет совсем, по крайней мере он его не чувствовал, а вот теперь да.

Все не так, как надо, прав был гениальный Владимир Высоцкий.

Потом он перешел на бег трусцой. В номере примет горячий душ, почистит зубы, а потом пойдет завтракать в ресторан отеля. Там уже будут и другие отдыхающие, их всего-то человек пятнадцать, включая толстую немку…

Ну а позже следует подумать, что делать дальше. Раз уж он приехал к морю, возможно, последний раз, так следует оторваться на всю катушку. Тут городишко неподалеку имеется, наверное, и проститутки есть. А нет, можно поехать в Барселону, правда, это опасно. Трезвым общаться с проститутками не интересно, а пьяным возвращаться в отель сложно. Нарвешься на тупого местного гаишника, они ж везде одинаковы, потом не расхлебаешь…

Но что-то нужно делать. Взял с собой десять тысяч долларов, спасибо, что теперь можно провезти столько, не боясь, что их отнимут доблестные таможенники. Теперь нужно их потратить так, чтобы можно было вспоминать потом…

Если будет возможность вспоминать…

Осмотреть городишко — да, этим он и займется сегодня днем. Понятно, что там испанцы будут впаривать какое-то фуфло с лейблами всемирно знаменитых фирм, предлагать отведать паэлью со свежевыловленными морепродуктами, чесночную колбасу и прочие местные деликатесы под местное же вино, которое, разумеется, самое лучшее в мире. Вино у них и вправду отличное, но все это он уже проходил и не хочет тратить время на всякие ненужные теперь мелочи.

Проходил… С женой, с Женькой, денег брал не меньше, чем теперь, ради нее готов был на все, для виду торговался с хитрыми продавцами, а потом; «Что ты хочешь, Женя? Они все сделают, я плачу…»

Он тоскливо усмехнулся. Все хорошо, когда дела идут хорошо. А когда нет, почему все становится совсем плохо? Могла бы Женька сказать: «Я с тобой, Паша, помогу в трудную минуту, поддержу, и мы выкарабкаемся!»

Не сказала. Ну и ладно.

Он вошел в номер и замер, увидев аппетитный зад невысокой черноволосой девушки, которая пылесосила палас. Обтянутый черными джинсами зад был таким притягательным, что он не удержался, хлопнул по нему ладонью. И тут же получил хлесткую пощечину. Она так резко повернулась, так стремительно махнула рукой, что даже отстраниться не успел.

— Ты что, придурок, думаешь, можешь все?! — яростно крикнула девушка.

Испанская девушка, уборщица, впервые за два дня убиралась в его номере и… говорила чисто по-русски. Он увидел ее яростные глаза, они были еще красивее зада, обтянутого черными джинсами, хоть и смотрели с откровенной ненавистью. Черные глаза, глубина их прямо-таки затягивала в себя, как таинственная сила «черных дыр».

— Извини… — пробормотал он, садясь на кровать. — Я не знал, что ты русская… Пожалуйста, не обижайся, я могу компенсировать это…

Девушка тоже удивилась, теперь ее черные глаза смотрели на него с явным интересом и казались еще более прекрасными.

— А ты русский? Я думала — англичанин. Они приезжают к нам осенью…

— Я русский, да… А ты? Тоже русская?

— Нет, я испанка, живу здесь.

Он поднялся, достал из кармана пиджака, висевшего в шкафу, сто долларов, положил на тумбочку:

— Это в качестве извинения. Пожалуйста, возьми и не обижайся на меня. Ты очень красивая девушка, я когда увидел… в общем, извини.

— Нет, за это мне здесь не платят, потому что никто не может… — сказала она, выключая пылесос.

— Понимаю. Слушай, как тебя зовут? Я — Павел. А ты? Как тебя зовут? Может, Гюльчатай?

— Какой умник! Я тоже смотрела «Белое солнце пустыни», понял? Габриэла меня зовут.

Он стоял перед ней и растерянно хлопал ресницами. Черт побери, какие глаза были у этой красивой смуглянки! Правда, как и всякий уважающий себя бизнесмен, он обожал блондинок, и жена была натуральной блондинкой, но эта Габриэла!.. И не потому что у него случился крах в семейных отношениях… А собственно, зачем искать проституток в испанском городишке, когда перед ним такая красавица?

— Извини, очень красивое имя — Габриэла. Ты выучила русский язык, чтобы общаться с нашими «новыми»?

— Ты очень плохо думаешь обо мне, Павел, — сказала девушка.

Она внимательно смотрела на него, и, кажется, с интересом. Почему бы и нет? Двадцать семь лет, шатен с карими глазами, не Ван Дамм, но где-то около, если говорить о фигуре. Самарин тяжело вздохнул.