Суррогатная мать - Сьюзен Спиндлер

– Прости, Дэн, мне не стоило об этом упоминать, – сказала она. – Вы устали, сейчас не время это обсуждать. Просто я не хочу, чтобы вы опускали руки.

– Да уж. – Дэн посмотрел на них затуманенными от слез глазами. – Но вообще спасибо большое, что приехали. Я, пожалуй, пойду обратно.

Рут и Адам смотрели ему вслед. Он перевернул висевшую на крючке бело-голубую табличку, зашел в палату и закрыл за собой дверь.

Они ехали по ночному Лондону молча, глядя прямо перед собой. Все эти поездки в больницу заканчивались одним и тем же – их молчаливым согласием с тем, что слова будут излишни. Рут думала, испытывает ли Адам такое же чувство дежавю. Вспоминает ли он, как однажды утром, в другой жизни, они ехали в другую больницу? Она никогда не расспрашивала его об этом, боясь нарушить с большим трудом установленное равновесие. Опыт, который они переживали вместе, но ни разу толком не обсуждали, копился пузырем под поверхностью их брака.

Когда они проезжали по Воксхолльскому мосту и под ними скользила черная блестящая поверхность Темзы, Рут сказала:

– Я чувствую себя виноватой из-за того, что Лорен и Алекс так легко появились на свет. Нам ведь казалось, это самое обычное дело.

– Мне так никогда не казалось.

– Адам… – предупреждающе произнесла она.

– Я имел в виду, что…

– Мы оба знаем, что ты имел в виду, но давай сейчас не будем об этом, ладно? Только не сегодня – и так тошно.

Вновь разлученные тишиной, они ехали дальше – по набережной и по темным улицам Вест-Кенсингтона.

– Прости, зря я это сказал – извинился Адам. Они проезжали знакомые места: слева промелькнула детская площадка старой Хаммерсмитской начальной школы для девочек, затем парк Рэйвенскорт, где они учились кататься на велосипедах, играли в лапту по выходным и пили, будучи подростками. – Просто ужасно видеть Лорен в таком состоянии и осознавать, что не можешь помочь. Все впустую.

– Я понимаю, – ответила Рут, коснувшись его плеча. Он потянулся к ней и взял ее за руку.

Голдхок-роуд затопило. В оцепленной зоне на углу их улицы при свете прожекторов работала аварийная бригада. Дождь прекратился, но задул порывистый ветер, и маленькие серые облака неслись по оранжевому, заляпанному городскими огнями небу.

Пока Адам искал ключи, Рут смотрела на узкий высокий дом, где они прожили больше тридцати лет. Она вспоминала, как принесла сюда дочерей – сначала Лорен, затем Алекс, – робкую поездку из больницы королевы Шарлотты: Адам ведет машину с осторожной серьезностью, присущей молодым отцам, а она устроилась на заднем сиденье и никак не может отвести глаз от малышки в детском кресле рядом с ней. То радостное волнение, с которым они вошли в дом, забыть невозможно. Того же Рут хотела и для Лорен: чтобы она испытала ощущение всеобъемлющего счастья, вступая в удивительный мир материнства после долгих лет бесплодия. Вместо этого дочь вернется в квартиру, которая должна была стать семейным гнездышком, с пустыми руками и обреченным чревом. Образ Лорен, уткнувшей в подушку полупрозрачное от горя лицо, разрывал ей сердце – она страстно желала все исправить, но это было не в ее силах.

Рут машинально накрыла стол на кухне, положила хлеб и немного сыра, но есть им не хотелось. Адам оставил голосовое сообщение для Алекс: она летела из Сан-Франциско, где теперь жила, на конференцию в Сиэтл и, как только самолет приземлится, она обо всем узнает. Затем они рухнули на диван и включили новости. Вскоре Рут зевнула.

– Я бы уже пошла спать, но у тебя, наверное, куча работы?

Адам потянулся и крякнул.

– Боюсь, что да. С утра принесли новую пачку документов, а завтра опять в суд. Пора идти, – сказал он и улыбнулся Рут. – Поднимайся в спальню, я постараюсь тебе не мешать.

– Не волнуйся, я лягу в гостевой, а ты работай спокойно хоть до утра. – Рут обняла его. – Люблю тебя, Адам.

– Знаю, я тебя тоже люблю, – ответил он и поцеловал ее в макушку.

Они сжимали друг друга в объятиях, закончив про себя: “Несмотря ни на что”.

Рут поднималась по лестнице, когда Адам сказал:

– Прости, я совсем забыл спросить: как показ?

Она ответила не сразу: чтобы вспомнить, пришлось напрячься.

– Когда Дэн написал, он только начался. Но я уверена, что все прошло отлично. – Она с грустью посмотрела на него и добавила: – Кажется, будто это было так давно.

Значительно позже, когда Рут обратилась к прошлому в поисках тихой гавани – времени, когда жизнь еще не выбила почву у нее из-под ног и семья не начала распадаться, – она остановилась на воспоминаниях о своем дне рождения, который они отмечали за десять дней до того, как случился выкидыш. В ее памяти этот праздничный обед был похож на залитое солнцем побережье перед надвигающейся бурей.

* * *

Рут было нечем заняться – что было ей совершенно не свойственно, – поэтому она села в плетеное кресло и принялась смотреть по сторонам. Необычайно погожий день для конца сентября: глубокого, насыщенного синего цвета небо, забор позади нее утонул в зарослях жасмина, а на клумбах теснились желтые и пурпурные маргаритки. Свет с террасы бил в застекленную кухню и дальше – в выложенную плиткой прихожую. Адам стоял у плиты и, сосредоточенно нахмурившись, вчитывался в книгу рецептов. Она улыбнулась: смотреть на него – все еще одно удовольствие.

Рут вытянулась и осмотрела себя: из-под салатового льняного платья показались длинные загорелые ноги, плоский твердый живот был обтянут поддерживающим поясом из лайкры, только дряблая кожа возле подмышек, свисающая по обеим сторонам от коротких рукавов, выдавала ее возраст. Время от времени она прятала эти мешочки в бюстгальтер, но они вновь и вновь непослушно вылезали наружу – гравитация и недостаток коллагена. А чего еще ожидать в пятьдесят четыре года?

Телефон на столе буркнул: еще одно сообщение, на этот раз от Шейлы, самой лучшей и самой старой подруги: