Две луны - Шарон Крич

Просто однажды она подсела ко мне в обеденный перерыв и сказала:

– Ты такая смелая, Сэл. Ты всегда поступаешь храбро.

Честно признаться, я удивилась. Я всегда легко могла испугаться собственной тени.

– Я? Нет, я не смелая.

– Правда. Ты смелая.

Это не так! Меня, Саламанку Дерево Хиддл, пугало великое множество всего. Например, я испытываю особенный ужас перед автомобильными авариями, смертью, раком, опухолью мозга, ядерной войной, беременными, громом и грохотом, строгими учителями, лифтами… И этот список бесконечен. Зато я не боюсь пауков, змей и ос. А Фиби, как почти все в этом классе, не испытывала любви к подобным созданиям.

Получилось так, что в тот день я обнаружила, что мою парту исследует здоровенный чёрный паук. Я осторожно смахнула его на ладонь, отнесла к окну и выпустила наружу. Мэри Лу Финни воскликнула:

– Альфа и Омега, вы только посмотрите! Бет-Энн стала белее мела. И все остальные в классе стали вести себя так, будто я только что одной левой завалила огнедышащего дракона у них на глазах.

С тех пор я успела заметить, что, если окружающие ожидают от тебя отважных поступков, иногда ты делаешь вид, что действительно полон отваги, хотя на самом деле у тебя душа уходит в пятки от страха. Но я осознала это позже: я додумалась до причин своих поступков во время суеты из-за Фибиного психа.

На этом месте бабушка перебила мой рассказ:

– Ну что ты, Саламанка. Ты действительно очень храбрая. Все Хиддлы – отчаянные храбрецы. Это же наша фамильная черта! Да взять хотя бы твоего папу, и твоя мама…

– Мама не настоящая Хиддл, – возразила я.

– Она практически Хиддл, – бабушка нисколько не смутилась. – Невозможно быть столько времени замужем за Хиддлом и не стать Хиддл.

Вообще-то гораздо чаще мама говорила другое. Она жаловалась папе:

– Вы, Хиддлы, – для меня загадка. Мне никогда не стать настоящей Хиддл.

И звучало это совсем не гордо. Это звучало так, как будто она стыдится. Как будто в этом крылась какая-то её неудача.

Мамины родители – то есть другие мои дедушка с бабушкой – носили фамилию Пикфорд, и они так же мало походили на родителей Хиддл, как осёл похож на соленья. Бабушка и дедушка Пикфорд всегда держались так прямо, как будто у них вместо позвоночника был металлический штырь. Они одевались в туго накрахмаленную и отглаженную одежду, а когда хотели показать, что удивлены или шокированы (что случалось с ними постоянно), восклицали: «Неужели? Да что вы говорите!» При этом они широко распахивали глаза и скорбно опускали уголки губ.

Как-то я спросила у мамы, почему мои дедушка и бабушка Пикфорд никогда не смеются. Мама сказала:

– Они слишком стараются выглядеть респектабельно. А ведь это требует столько сил – выглядеть респектабельно!

Тут мама засмеялась, и смеялась очень долго и так искренне, что никому бы и в голову не пришло, что у неё в спине металлический штырь: она так устала смеяться, что даже немного сгорбилась.

Мама рассказала, что бабушка Пикфорд решилась на один-единственный бунтарский поступок за те годы, что носила фамилию Пикфорд. Бабушка Пикфорд, которую звали Серое Пёрышко, дала маме имя Чанхассен. Это было индейское имя, означавшее «сладкий древесный сок», или – иными словами – кленовый сахар. Правда, этим индейским именем звала маму только бабушка Пикфорд. Все остальные звали её Сахарок.

Мама почти никогда ничем не напоминала своих родителей, и мне было очень трудно представить, что она выросла в такой семье. Однако очень редко, на какие-то неожиданные мгновения уголки губ у мамы опускались, как будто она готова была воскликнуть: «Неужели? Да что вы говорите!» В точности как настоящая Пикфорд.

В тот день, когда Фиби подсела ко мне за обедом, она пригласила меня к себе на ужин. Честно говоря, я была только рада: уж очень не хотелось снова ужинать у Маргарет. Меня тошнило при виде улыбочек, которыми обменивался с ней папа.

Я хотела, чтобы всё стало так, как было. Я хотела вернуться в Бибэнкс, штат Кентукки, к холмам и деревьям, к коровам, цыплятам и поросятам. Я хотела пробежаться с горки, от амбара к дому и влететь на кухню через заднюю дверь, чтобы увидеть, как мама с папой сидят за столом и чистят яблоки.

Из школы мы с Фиби пошли вместе. Мы только на минутку задержались возле нашего дома, чтобы я могла позвонить папе на работу. Маргарет помогла ему найти место продавца сельскохозяйственной техники. Он заверил, что счастлив, как устрица в прилив, что у меня появилась подруга. А я подумала: то ли он действительно счастлив за меня, то ли счастлив потому, что может побыть наедине со своей Маргарет Кадавр.

Наконец мы с Фиби оказались возле её дома. Минуя дом Маргарет Кадавр, я услышала:

– Сэл! Сэл! Это ты?

В тени на крыльце в кресле-качалке сидела мама Маргарет, миссис Партридж. Поперёк коленей у неё лежала толстая узловатая трость с рукоятью в виде головы кобры. Тёмно-бордовое платье она задрала высоко к коленям, а ноги расставила так, что видно было всё у неё под юбкой – как ни противно об этом упоминать. На шею старуха намотала какое-то подобие шарфа из жёлтых перьев. («Моё боа, – сообщила она мне однажды, – моё любимое боа!»)

Не успела я двинуться в её сторону, как Фиби схватила меня за руку и сказала:

– Не ходи туда!

– Это же всего лишь миссис Партридж, – удивилась я, – перестань!

– Кто там с тобой? – спросила миссис Партридж. – И что там у неё с лицом?

Я уже знала, к чему она клонит. Она проделала это со мной в нашу первую встречу.

Фиби прижала ладони к лицу, стараясь нащупать, что с ним такое.

– Поди сюда, – велела миссис Партридж. И она поманила Фиби миниатюрным корявым пальчиком.

Миссис Партридж пробежалась пальцами по Фибиному лицу, щекам и векам.

– Так я и знала. Два глаза, нос и рот, – и миссис Партридж разразилась ехидным смехом, больше всего похожим на каменный скрежет. – Тебе тринадцать лет.

– Да, – ответила Фиби.

– Я знала, – заявила миссис Партридж. – Я просто знала, – и она гордо похлопала по своему жёлтому боа из перьев.

– Это Фиби Уинтерботтом, – представила я. – Она живёт в соседнем с вами доме.

– Зря ты это сделала, – прошептала Фиби, не успели мы сойти с крыльца. – Зря сказала, что я живу в соседнем доме.

– Почему? Не похоже, чтобы ты так уж хорошо была знакома с миссис Кадавр и с миссис Партридж, чтобы…

– Они сами только что переехали. Месяц назад или даже меньше.

– Тебе не кажется удивительным, как она угадала твой возраст?

– Ничего удивительного здесь не вижу, – и не давая мне рта раскрыть, Фиби пустилась в описание того, что случилось на ярмарке штата, куда они поехали всей семьёй: мама с папой, Фиби и её сестра Пруденс. Там в одном балагане высокий и тощий тип собрал целую толпу, угадывая возраст всех желающих.